Давайте поболтаем!

Объявление

Приветик! Жизнь меняется, я тоже...Так что теперь у форума новый дизайн! Так же я постараюсь почистить темы от флуда, которого набралось...достаточно много!=) Ну что ж, если ты - гость, то почему ещё не регистрируешься?))) А пользователи...надеюсь, вы будете чаще писать=) Всегда ваша, Даша)

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Давайте поболтаем! » Наше творчество » Мой фанфик!


Мой фанфик!

Сообщений 1 страница 30 из 46

1

Эрагон(мне оч нрава)
Ветер выл в ночи, принося запахи, грозившие великими переменами. Высокий шейд, встрепенувшись, потянул носом. Выглядел он почти как человек, если не считать странных густо-красных волос и темно-карих глаз, лишённых зрачков.
Шейд испытывал лёгкую неуверенность, хотя вроде бы сведения, полученные им, были точны: они где-то здесь. А вдруг это ловушка? Взвесив все «за» и «против», он ледяным тоном приказал:
— Продвигайтесь вперёд широким фронтом, прячась за деревья и кусты. И чтобы даже мышь мимо вас не пробежала! Никому не давайте пройти… лучше умрите!
Вокруг шейда неловко переступали с ноги на ногу двенадцать неуклюжих ургалов, вооружённых короткими мечами и круглыми металлическими щитами. Щиты и лезвия мечей были покрыты какими-то чёрными символами. Ургалы, как и люди, были двуногими, только ноги у них были короткие и ужасно кривые, а толстенные могучие ручищи словно специально были созданы для того, чтобы крушить все вокруг. Над маленькими звериными ушками торчали изогнутые рога. Услышав приказ шейда, ургалы поспешно кинулись в заросли и с тихим ворчанием попрятались и затихли. Вскоре в лесу опять установилась полная тишина.
Шейд осторожно выглянул из-за ствола огромного дерева, всматриваясь в следы на тропе. Ни один человек не смог бы ничего различить на земле в такой темноте, но для шейда, обладавшего невероятно острым зрением, даже самый слабый лунный свет был подобен ярким лучам солнца, и он ясно и чётко видел любую мелочь, способную привлечь его внимание. Держался он как-то неестественно спокойно, но крепко сжимал в руке свой длинный клинок со светлым лезвием, по которому спиралью вилась тонкая, как волос, насечка. Клинок был достаточно узок, чтобы легко вонзиться в грудь противника меж двух соседних рёбер, но очень прочен и запросто мог пробить насквозь даже самые надёжные латы.
Ургалы, не способные видеть в темноте так же хорошо, как шейд, ползли на ощупь, точно нищие слепцы, то и дело спотыкаясь о собственное снаряжение. Нарушив ночную тишину, пронзительно закричала сова. Ургалы напряжённо застыли, но птица пролетела мимо. Было холодно, и рогатые чудовища дрожали и явно злились. Под тяжёлой ногой одного из ургалов хрустнула ветка, и шейд сердито зашипел на него. Остальные тут же остановились, испуская «аромат» протухшего мяса, и шейд с отвращением отвернулся: в конце концов, ургалы — всего лишь винтики в его игре, не больше.
Однако же нетерпение шейда росло, ибо минуты ожидания стали превращаться в часы. Должно быть, думал он, запах проклятых ургалов уже разнёсся повсюду, весь лес пропах этими рогатыми уродами! Ничего, пусть пока посидят в засаде, он не позволит им ни размяться, ни согреться. Он и себе-то подобной роскоши не позволит. И шейд снова застыл за деревом, внимательно следя за тропой. В листве опять зашелестел ветер, принеся новую порцию ненавистных запахов. На этот раз запах был куда сильнее и невыносимо раздражал шейда. Он даже глухо зарычал, приподняв тонкую верхнюю губу и обнажив клыки.
— Приготовиться! — шёпотом приказал он ургалам. От возбуждения он весь дрожал, нервно размахивая в воздухе клинком. Ах, сколько потребовалось колдовских заклятий, сколько разнообразных усилий, чтобы наконец настал этот миг возмездия! И этот миг ни в коем случае упускать нельзя!
Глаза ургалов в глубоких глазницах вспыхнули ярким светом, и они крепче сжали в руках свои тяжёлые мечи. Впереди послышался громкий стук — словно железом по камню — и из темноты выплыли и устремились по тропе неяркие огоньки.
Три белых коня с седоками лёгким галопом мчались прямо к устроенной шейдом засаде. Всадники ехали, высоко и гордо вскинув голову, их плащи струились в лунном свете, точно расплавленное серебро.
Первый явно был эльфом — острые уши, изящные брови вразлёт, стройное, но очень гибкое и сильное тело, подобное рапире. За плечами у эльфа был большой лук и колчан со стрелами с лебяжьим оперением; с пояса свисал меч.
Замыкал процессию всадник, удивительно похожий на первого; черты его лица были столь же красивы, хотя, может быть, и несколько угловаты. Этот эльф в правой руке держал длинное копьё, на поясе у него висел кинжал в белых ножнах, голова была покрыта шлемом редкой красоты, украшенным янтарём и золотой чеканкой.
А между юношами ехала темноволосая девушка с гордым и спокойным лицом. Длинные кудри цвета воронова крыла обрамляли нежное лицо, на котором страстно горели глубокие очи. Девушка была одета очень просто, но это ничуть не умаляло её красоты. На поясе у неё тоже висел меч, а за плечами — лук со стрелами. Она бережно прижимала к себе замшевый мешочек, то и дело на него поглядывая и словно желая удостовериться, что мешочек на месте.
Один из эльфов что-то тихо сказал прекрасной даме — шейд не расслышал его слов, — и она ответила ему властным тоном. Тотчас же сопровождавшие её юноши поменялись местами, и эльф в золочёном шлеме поехал первым, взяв своё копьё на изготовку. Ни о чем не подозревая, они миновали дерево, за которым прятался шейд, и кусты, под которыми притаились ургалы.
Шейд уже внутренне ликовал, предвкушая победу, но тут ветер вдруг сменил направление, и до эльфов донёсся тяжкий смрад, исходивший от ургалов. Лошади тревожно заржали и замотали головами. Всадники напряглись, глаза их недобро блеснули, и они, пришпорив коней, помчались прочь.
Конь, на котором ехала черноволосая дама, вырвался далеко вперёд, оставив её охрану позади. Забыв о том, что им запрещено себя обнаруживать, ургалы, злобно рыча, выскочили из засады и выпустили вслед прекрасной всаднице тучу чёрных стрел. Шейд стремительно выскочил из-за дерева, воздел к небесам правую руку и громогласно воскликнул: «Гаржзла!»
Тяжёлая красная стрела светящейся молнией взвилась с его ладони, отбрасывая кровавые отблески на стволы деревьев, и вонзилась в коня эльфийки. Конь споткнулся и с пронзительным ржанием рухнул на передние ноги, ударившись грудью о землю. Девушка птицей слетела с седла, отпрыгнула в сторону и оглянулась.
Смертельно опасные стрелы ургалов уже успели сразить обоих её спутников. Истекая кровью, эльфы лежали на земле. Ургалы устремились было к ним, но шейд громко приказал:
— За ней! Мне нужна именно она! — И рогатые чудовища, ворча, ринулись в погоню за девушкой.
Горестный вопль вырвался из уст прекрасной эльфийки, она рванулась было к раненым юношам, но потом, осыпая врагов проклятиями, побежала от тропы в чащу леса.
Пока ургалы ломились сквозь заросли, стараясь её настигнуть, шейд поднялся на вершину возвышавшейся неподалёку гранитной скалы. Отсюда ему хорошо было видно все вокруг. Воздев правую руку, он крикнул: «Бётк исталри!» — и примерно с четверть квадратной мили леса вспыхнула ярким пламенем. Шейд с суровым видом выжигал один участок леса за другим, создавая огненное кольцо в пол-лиги диаметром вокруг того места, где была устроена засада. Сверху языки пламени напоминали зубцы огромной огненной короны на тёмном челе густого леса. Шейд, явно довольный собой, внимательно следил, чтобы кольцо пламени нигде не погасло.
Пожар полыхал вовсю, захватив и ту территорию, где прятались ургалы. Шейд уже слышал их хриплые вопли, а потом сквозь ветви деревьев увидел, как трое ургалов рухнули на землю, смертельно раненные, и краем глаза успел заметить, куда метнулась теперь прекрасная эльфийка.
Она с невероятной скоростью мчалась прямо к той отвесной гранитной скале, на вершине которой притаился он сам. Шейд тщательно примерился, прыгнул с двадцатифутовой высоты и приземлился точно перед эльфийкой. Девушка резко свернула в сторону и бросилась назад, к тропе. Чёрная кровь ургалов капала с её меча, пятная замшевый мешочек, который она по-прежнему прижимала к груди.
Тем временем рогатые чудовища, выбравшись из чащи, окружили её плотным кольцом, не оставив ни малейшей надежды на спасение. Она судорожно пыталась отыскать хоть какую-нибудь лазейку, но выхода не было. Девушка остановилась, гордо выпрямилась и посмотрела на врагов с поистине королевским презрением. Шейд неторопливо подошёл к эльфийке, наслаждаясь её полной беспомощностью, поднял руку и приказал:
— Взять её!
Но как только ургалы бросились к ней, она быстро достала что-то из своего замшевого мешочка, а сам мешочек бросила на землю. В её высоко поднятой руке ярко сверкнул в пламени близкого пожара какой-то синий камень, видимо крупный сапфир. Эльфийка подняла сапфир над головой и что-то гневно прошептала. Слегка растерявшись от неожиданности, шейд рявкнул: «Гаржзла!» — и снова с его ладони слетела красная огненная стрела, готовая поразить девушку, однако он опоздал. Вспышка изумрудного огня на мгновение осветила весь лес, огромный сапфир исчез, а эльфийка, пронзённая красной молнией, замертво рухнула на землю.
Взвыв от ярости, шейд бросился к ней, в бешенстве пронзил своим тонким клинком ствол ближайшего дерева и выпустил с ладони ещё девять таких же огненных молний, тут же сразивших и всех ургалов. Шейд страшно выругался, вытащил из ствола свой клинок и вернулся к девушке.
Жуткие проклятия, неведомые более никому, и обещания отомстить так и сыпались у него с языка. Стиснув тонкие длинные пальцы, он злобно посмотрел в небеса. Оттуда на него холодно глянули немигающие глаза звёзд, безмолвных и бесстрастных неземных стражей. Оскалившись, он в бессильной ярости посмотрел на лежавшую без чувств девушку.
Её красота, которая могла бы свести с ума любого смертного, на шейда не произвела ни малейшего впечатления. Убедившись, что синий камень бесследно исчез, он свистом призвал к себе коня, прятавшегося в чаще, привязал прекрасную эльфийку к седлу, подозвал второго коня, вскочил на него и поспешил убраться из горящего леса, притушив пожар лишь там, где он мешал ему проехать, а в остальных местах оставив все выгорать дотла.
ОТКРЫТИЕ
Эрагон опустился на колени: жёсткая примятая трава явственно свидетельствовала, что олени были здесь, на лугу, всего полчаса назад. Охотился он, впрочем, только за молодой оленихой, которая явно хромала на левую переднюю ногу, но все ещё паслась вместе со стадом. Странно, удивился он, что её до сих пор не задрал ни волк, ни медведь.
Ночное небо было безоблачным, дул слабый ветерок. Над горами медленно проплывало серебристое облако, и края его сверкали в свете полной луны, которая, точно из колыбели, выглядывала из округлого просвета между двумя вершинами. Ручьи, сбегавшие по склонам гор от вечных льдов в предгорья, таинственно поблёскивали. Мрачноватый туман расползался по долине, настолько плотный, что Эрагон едва различал собственные ступни.
Эрагону исполнилось пятнадцать, ему всего год оставался до посвящения в мужчины. У него был внимательный взгляд опытного охотника, над тёмными глазами чернели густые брови. На нем были старая куртка и штаны, а на поясе в ножнах висел охотничий нож с костяной ручкой. Чехол, сшитый из бычьей шкуры, надёжно предохранял от сырого тумана тисовый лук. За спиной — удобный самодельный ранец с деревянной основой.
Та олениха завела его далеко в Спайн, горный хребет, протянувшийся через всю Алагейзию. Это были дикие края, и отсюда в Карвахолл часто приходили странные люди, рассказывавшие странные истории, и обычно их приход предвещал несчастья. Но Эрагон этих гор не боялся — он, единственный из местных охотников, осмеливался в поисках добычи заходить глубоко в Спайн.
Охотился он уже третий день подряд, запасы еды кончались, и он понимал, что если так и не завалит эту олениху, то придётся возвращаться домой с пустыми руками. А ведь зима была уже на носу, пора было запасать солонину, но покупать мясо в Карвахолле им было не по карману.
Эрагон немного постоял под тёмными, залитыми лунным светом небесами и решительным шагом двинулся к той лощине, где, как ему казалось, должны были устроиться на ночлег олени. Вскоре он вошёл в лес. Там было гораздо темнее, пушистые сосновые лапы отбрасывали на землю неровные перистые тени. Эрагон лишь время от времени поглядывал на землю, проверяя след: путь в лощину он и без того знал прекрасно.
Осторожно подобравшись к спящим оленям — луна хорошо освещала десятка два неподвижных холмика в траве, — он уверенным движением натянул тетиву и, вытащив из колчана три стрелы, одну вложил в лук, а остальные зажал в левой руке. Олениха, за которой он охотился, лежала с краю, неловко вытянув левую повреждённую ногу.
Эрагон медленно подполз поближе, держа лук наготове. Три дня непрерывного преследования все-таки сказывались, и он боялся промахнуться от усталости. В последний раз глубоко вздохнув и затаив перед выстрелом дыхание, Эрагон приготовился и… вдруг словно какой-то взрыв разорвал ночную тишину.
Олени вскочили. Эрагон бросился вперёд, спотыкаясь в траве, и поспешно выпустил стрелу в неловко скачущую олениху. Он промахнулся совсем чуть-чуть, стрела со свистом улетела во тьму, а Эрагон выругался и мгновенно вложил в лук вторую стрелу, но выстрелить не успел.
У него за спиной, где только что паслись олени, горел лес. Многие сосны уже лишились хвои, трава вокруг выжженного пространства скукожилась. В воздухе висел густой запах гари. А в самой середине пепелища, где все сгорело дотла, Эрагон заметил крупный и блестящий синий камень. Пожар уже затухал, и туман, наползая на выгоревшую поляну, тянул к камню свои колдовские щупальца.
Эрагон, всем своим нутром чувствуя близкую опасность, выждал ещё несколько мгновений, но единственным движущимся предметом в обозримом пространстве был туман, и, вынув из лука стрелу, он шагнул к синему камню. В лунном свете юноша казался бесплотной тенью. Он осторожно поддел камень концом стрелы и отскочил, но ничего не произошло, и только тогда он поднял камень.
Природа не в силах так замечательно отполировать камень — это Эрагон понял сразу. Поверхность темно-синего самоцвета была безупречно гладкой и вся опутана, точно паутиной, беловатыми прожилками. На ощупь камень был холодный и скользкий, как атлас. Овальной формы, большой — ладони две длиной, — он весил, должно быть, не меньше нескольких фунтов, хотя казался значительно легче.
Камень был одновременно прекрасным и пугающим. «Интересно, откуда он взялся? — думал Эрагон. — И нет ли в его появлении какого-то злого умысла? — Ему вдруг стало не по себе. — А что, если камень попал сюда не случайно, что, если он предназначался специально для меня?» Эрагон не слишком верил старинным сказкам, но не сомневался в справедливости утверждения о том, что с магией и с теми, кто магией занимается, следует быть очень осторожным.
«Ну, и как же мне с этим камнем поступить? — ломал себе голову Эрагон. — Мало того, что он довольно-таки тяжёлый, так ещё и опасным запросто оказаться может. А не оставить ли его здесь?» Он уже почти решил бросить камень на землю и уйти, но его остановила мысль о том, что можно, наверное, попробовать расплатиться этим самоцветом за продукты на зиму, которые были им так необходимы. И Эрагон, пожав плечами, сунул камень в ранец.
Устраиваться в лощине на ночлег он не стал — слишком уж местность была открытой — и снова вернулся в лес, устроив себе постель у вывороченного с корнями дерева. Поужинав всухомятку сыром и хлебом, он завернулся в одеяло и долго ещё размышлял над случившимся, пока не заснул.
ДОЛИНА ПАЛАНКАР
Утром все вокруг было залито победоносным золотистым светом. В прозрачном холодном воздухе разливались дивные лесные ароматы. Вода в ручье у берега покрылась ледяной коркой, а в маленьких бочонках и вовсе замёрзла за ночь. Сварив себе немного овсянки на завтрак, Эрагон быстро поел и вернулся в лощину, где уже при дневном свете тщательно обследовал выгоревший участок леса, однако ничего нового не обнаружил и направился к дому.
Охотничья тропа вилась в густых зарослях. Будучи протоптанной дикими животными, тропа эта часто петляла и уходила в сторону, но все же была самым коротким путём к селению Карвахолл.
Горный хребет Спайн являлся одним из немногих мест в Алагейзии, которые король Гальбаторикс никак не мог назвать своей собственностью. И поныне существовало немало страшных историй о том, как он потерял половину своего войска, решившись войти в древние леса Спайна. Казалось, над этими горами и ущельями висят тучи бед и неудач. И хотя деревья там чувствовали себя превосходно, а небо над горами Спайна ярко сияло, мало кто решался долгое время провести в этих горах, опасаясь неведомо каких несчастий. К этим немногочисленным смельчакам принадлежал и Эрагон — причём, как считал он сам, отнюдь не благодаря какому-то дару или везению, а просто в силу привитой с детства бдительности и быстрой реакции охотника. Он уже несколько лет охотился самостоятельно и надолго уходил в горы, но всегда вёл себя там крайне осторожно. Каждый раз, когда он начинал думать, что горы уже открыли ему все свои тайны, случалось нечто такое, что полностью сбивало его с толку, и он понимал, как мало, в сущности, знает. К подобным случаям можно было отнести и его теперешнюю, столь неожиданную находку.
Эрагон шёл быстрым ровным шагом, легко оставляя позади одну лигу за другой. Поздним вечером он вышел к оврагу с обрывистыми берегами, по дну которого несла свои воды быстрая горная река Анора, устремлявшаяся в долину Паланкар. Питаемая сотнями ручейков, река эта, сбегая с круч, обретала в итоге невероятную силу, превращая в гальку огромные валуны и скалы, встающие у неё на пути. Басовитый гул потока заглушал здесь все остальные звуки.
Эрагон устроился на ночлег в кустах на крутом берегу Аноры и, прежде чем лечь спать, долго смотрел, как восходит луна.
На следующий день сильно похолодало. Эрагон прибавил ходу и почти не смотрел по сторонам, а потому и осторожного лесного зверья почти не замечал. Вскоре после полудня он услыхал шум водопада Игвальда. Вода здесь падала с огромной высоты, окутанная плотным облаком холодных мелких брызг. Тропа вывела Эрагона на мокрый каменистый выступ, с которого хорошо было видно, как река внизу, огибая поросшие мохом скалы, мчится с бешеной скоростью в долину.
Долина Паланкар лежала у ног Эрагона точно старинная карта, разложенная на столе. Озеро, образовавшееся у водопада Игвальда, было сейчас примерно на полмили ниже того места, где стоял Эрагон. Здесь, у северного края долины, находилось и селение Карвахолл — целый выводок неприметных, коричневых домишек, точно в страхе прижавшихся друг к другу. Белый дымок, пахнувший домом и очагом, плыл над селением, словно бросая вызов этим диким краям. С высоты утёса знакомые поля казались Эрагону крошечными квадратными заплатками на жёлто-коричневом осеннем платье земли, сотканном из пожухших трав. Река Анора, петляя, неслась от водопада дальше, к южному концу долины; в её воде широкими полосами отражался солнечный свет. Чуть дальше река, несколько умерив свой разбег, проносила свои воды мимо селения Теринсфорд и одинокой горы Утгард. А затем, насколько было известно Эрагону, она снова поворачивала на север и устремлялась к морю.
Немного постояв над водопадом, Эрагон вышел на тропу и стал спускаться в долину, спотыкаясь от усталости и даже негромко постанывая. Долина встретила его мягкими сумерками, окрасившими все предметы одинаковой серо-голубой краской. Огни Карвахолла приветливо мерцали ему навстречу; возле домов лежали тёмные тени. В долине Паланкар было только два селения — Теринсфорд и Карвахолл, — и её со всех сторон окружала дикая и прекрасная горная страна, так что гостей здесь бывало немного. Редко кто добирался до этих мест, разве что купцы да охотники-траппёры.
Дома в Карвахолле, довольно неказистые с виду, были весьма прочными, бревенчатыми, с невысокими крышами, крытыми тростником или дранкой. Над ка-16 минными трубами поднимались в небо столбы дыма, в воздухе пахло горящими дровами и приготавливаемой пищей. У каждого дома имелась широкая крытая веранда, где можно было посидеть вечерком с соседями, побеседовать или обсудить неотложные дела. То и дело в сгущавшихся сумерках вспыхивали тёплым светом новые окна, в вечернем воздухе далеко разносились громкие голоса мужчин и брань женщин, пытавшихся загнать домой непутёвых мужей и сердитых за то, что те опоздали к ужину.
Петляя между домами, Эрагон добрался наконец до лавки мясника. Это был просторный бревенчатый дом, из большой трубы над крышей клубами валил чёрный дым.
Он рывком распахнул дверь. В лавке было тепло и светло, в облицованном камнем очаге жарко горел огонь. Вдоль стены тянулся совершенно пустой и чисто вымытый прилавок. Пол был устлан свежей соломой. Казалось, хозяин лавки только и делает, что подбирает каждую соринку и вытирает каждое пятнышко. За прилавком стоял мясник Слоан, маленький человечек в надетом поверх рубахи рабочем халате, покрытом кровавыми пятнами. На поясе у него висело множество разнообразных ножей. Лицо у Слоана было желтоватое, покрытое оспинами; чёрные глаза смотрели подозрительно. Он вытер прилавок тряпкой и, скривив презрительно рот, спросил у вошедшего Эрагона:
— Ну что, великий охотник, неужто решил все же вернуться к нам, простым смертным? И сколько же дичи тебе удалось подстрелить на этот раз?
— Ничего я не подстрелил, — буркнул Эрагон неохотно. Слоана он всегда терпеть не мог. Мясник всегда разговаривал с ним так, словно и за человека его не считал! Будучи вдовцом, Слоан любил только свою единственную дочь Катрину — просто души в ней не чаяли.
— Что ж ты так? — притворно удивился Слоан и тут же повернулся к Эрагону спиной, чтобы отодрать от стены прилипший к ней кусочек мяса. — Значит, мяса ты не добыл, потому и сюда пожаловал?
— Да, — признался Эрагон.
— А есть ли у тебя денежки? Ну-ка, покажи. — И Слоан нетерпеливо забарабанил пальцами по прилавку. (Эрагон лишь неловко переминался с ноги на ногу и молчал.) — Ну же, говори, есть у тебя деньги или нет?
— Денег у меня и вправду нет, но у меня есть…
— Как это — нет денег? — возмущённо прервал его мясник. — И ты ещё собрался мясо покупать! Что же, другие купцы тебе даром свой товар отпускают? Может, ты хочешь, чтобы и я тебе мяса без денег отвесил? А впрочем, — он вдруг заговорил совсем другим тоном, — сейчас все равно слишком поздно. Завтра приходи. И с деньгами. А на сегодня с меня хватит. Лавка закрыта.
Глаза Эрагона сердито сверкнули.
— Я не могу ждать до завтра, Слоан. Между прочим, ты внакладе не останешься, если немного и задержишься. Я кое-что нашёл и, наверное, вполне смогу расплатиться с тобой. — Эрагон жестом фокусника извлёк синий камень из ранца и осторожно положил его на щербатый прилавок. Камень так и засиял в отблесках пылавшего в камине огня.
— По всей видимости, ты его где-то стащил… — пробормотал Слоан, но с нескрываемым любопытством склонился над камнем.
Эрагон, решив не обращать внимания на слова мясника, с вызовом спросил:
— Ну что, этого хватит?
Слоан взял камень в руки и с сомнением взвесил на ладони. Потом потрогал пальцем белые прожилки на гладкой поверхности, поцокал языком, положил синий самоцвет на прилавок и заявил:
— Красивый камешек! Вот только понятия не имею, сколько он может стоить.
— И я тоже, — признался Эрагон. — Только вряд ли кто-то стал бы над ним трудиться, полировать его и все такое, если б он ни гроша не стоил!
— Так-то оно так, — протянул Слоан, — да только хотелось бы все же его настоящую цену узнать. А раз ты сам её не знаешь, так найди такого торговца, который смог бы тебе это сказать, а не найдёшь, я тебе за него больше трех крон никак дать не смогу.
— Но это же нечестно! — возмутился Эрагон. — Камень наверняка раз в десять дороже! — За три кроны ему и на неделю мяса не купить, не то что на всю зиму.
Слоан пожал плечами:
— Ну, если тебе моё предложение не по душе, дожидайся, пока к нам купцы пожалуют. Ступай себе, надоело мне с тобой болтать без толку.
«Купцами» в Карвахолле называли всех без разбору бродячих торговцев, жонглёров и сказителей, которые приходили сюда каждую весну. Они покупали у местных крестьян любые излишки продовольствия и продавали им то, что всегда необходимо в деревне, чтобы суметь продержаться ещё год: семена, молодняк, ткани и всякую бакалею вроде соли и сахара.
Но Эрагону ждать до весны совсем не хотелось, солить мясо на зиму пора уже сейчас.
— Хорошо, я согласен, — сердито буркнул он.
— Вот и прекрасно. Сейчас я тебе мясо отвешу, а ты пока расскажи, хоть мне и не больно интересно, где это ты такой камень раздобыл?
— В Спайне, отсюда до тех мест двое суток хода…
— Убирайся! — вдруг заорал Слоан, отталкивая камень и отскочив к дальнему концу прилавка, где, чтобы скрыть свой внезапный страх, принялся яростно отскребать ножом присохшую кровь.
— Но почему? — удивился Эрагон. — Что я такого сделал. — Он накрыл камень рукой, словно желая защитить его от разгневанного Слоана.
— Не желаю я иметь дело с какой-то колдовской штуковиной, которую ты с этих проклятых гор притащил! Неси свой камень куда хочешь, а мне он не нужен. — Руки у Слоана так дрожали, что он даже порезался, но, казалось, этого не замечал, продолжая машинально скрести прилавок и пятная его собственной кровью.
— Значит, отказываешься мне мясо продать?
— Отказываюсь, отказываюсь! Или плати за него обычными монетами! — грозно прорычал Слоан и покрепче ухватил свой тесак. — А ну живо убирайся отсюда, пока я тебя не порешил!
Дверь вдруг со стуком распахнулась. Эрагон резко повернулся, готовясь к новым неприятностям, но… Но в лавку, громко топая, вошёл Хорст, человек богатырского роста и телосложения. За ним с решительным выражением лица следовала дочь Слоана, Катрина, высокая шестнадцатилетняя девушка. Эрагон очень удивился, увидев её; она обычно избегала споров и ссор с покупателями, которые частенько случались в лавке её отца. Слоан осторожно глянул в сторону вошедших и тут же напустился на Эрагона:
— Он, видите ли, не желает!..
— Тихо, — пророкотал Хорст, с треском распрямляя плечи. Он был местным кузнецом, о чем свидетельствовали его могучая шея и драный кожаный фартук. Мощные ручищи Хорста были по локоть обнажены, а в расстёгнутую рубаху виднелась широченная волосатая грудь. Чёрная борода, не слишком аккуратно подстриженная, колыхалась в такт его словам: — Ну, Слоан, что ты ещё затеял?
— Ничего я не затеял! — возмутился мясник, бросая на Эрагона злобные взгляды. — Это все он! — Слоан сплюнул и продолжал: — Явился сюда на ночь глядя да ещё дразнить меня начал. Я его как человека попросил, уходи, мол, так он даже с места не сдвинулся! А когда я ему как следует пригрозил, он и ухом не повёл! — Рядом с Хорстом Слоан, казалось, стал ещё меньше ростом.
— Это правда? — спросил кузнец.
— Нет! — выкрикнул Эрагон. — Я ему вот этот камень в уплату за мясо предложил, и он уже согласился его взять, но, когда я сказал, что нашёл камень в горах, он тут же стал меня прогонять и от камня отказался. А какая разница, откуда я этот камень принёс?
Хорст с любопытством взглянул на камень, но тут же снова повернулся к мяснику:
— Что ж ты раздумал мясо-то ему продавать, а, Слоан? Я и сам в Спайн не больно люблю соваться, но камень-то драгоценный, это точно. И, если хочешь, я за него готов собственными деньгами поручиться.
Какое-то время его предложение оставалось без ответа. Затем Слоан, нервно облизнув губы, заявил:
— Это моя лавка! И я здесь что хочу, то и делаю!
Тут из-за спины кузнеца появилась Катрина. Отбросив назад длинные медно-рыжие волосы, она спокойно возразила отцу:
— Но ведь Эрагон же хотел по-честному расплатиться с тобой, папа! Продай ему мясо, и пойдём наконец ужинать.
Слоан злобно прищурился.
— Ступай назад в дом, девчонка! — велел он дочери. — Эти дела совершенно тебя не касаются. Ступай, я сказал!
Катрина, сердито закусив губу, гордо вскинула подбородок и вышла из лавки.
Эрагону все это очень не понравилось, но вмешиваться он не решался. Зато Хорст поскрёб бороду и заявил с упрёком:
— Вон ты как! Тогда будешь иметь дело со мной. Ты, Эрагон, сколько мяса хотел купить? — Зычный голос кузнеца гулким эхом отдавался от стен лавки.
— На сколько денег хватило бы.
Хорст вытащил кошелёк, достал оттуда горсть монет и выложил их столбиком на прилавок.
— Этого хватит? Подай-ка мне лучшего мяса для бифштексов, Слоан, да побольше, чтоб этот вот ранец доверху набить. (Мясник все ещё колебался, злобно поглядывая то на Хорста, то на Эрагона.) А коли не продашь, сам потом пожалеешь, — предупредил его кузнец. Слоан побагровел и скользнул в кладовую, откуда донёсся стук топора и невнятные проклятия. Ждать, впрочем, пришлось недолго; вскоре мясник вернулся, неся несколько кусков отличного мяса. Он с равнодушным видом взял у Хорста деньги и тут же принялся сосредоточенно чистить свой нож, делая вид, что покупателей рядом нет.
Хорст сгрёб мясо в кучу и вышел за порог. Эрагон поспешил за ним следом, держа в руках синий камень. Морозный ночной воздух приятно холодил лицо — он совершенно взмок в духоте мясной лавки.
— Спасибо тебе, Хорст! То-то дядя Гэрроу будет доволен!
Хорст тихонько рассмеялся:
— Не благодари, мне давно уже хотелось поставить этого мясника на место. От него вечно одни неприятности — уж больно злобен, может, теперь чуточку присмиреет. За мной ведь Катрина прибежала, услышав, как вы в лавке ругаетесь. Мы с ней как раз вовремя подоспели, иначе вы просто подрались бы. Вот только вряд ли он тебе или кому из твоих мясо теперь продаст, даже если у вас деньги будут.
— И с чего это он так на меня взъелся? Мы, правда, с ним никогда не дружили, но деньги наши он всегда брал охотно. Да и с Катриной он никогда раньше так не разговаривал, — сказал Эрагон, укладывая мясо в свой ранец.
— А ты у дяди спроси, — посоветовал Хорст. — Он-то скорей разберётся, какая муха этого Слоана укусила.
— Ладно, спрошу. Прямо сейчас домой и побегу. А это тебе. — И Эрагон протянул Хорсту камень. — Он тебе по праву принадлежит.
— Нет уж, — засмеялся кузнец, — оставь лучше свой странный камешек при себе! А если хочешь мне долг отдать, так я тебе вот что скажу: мой Олбрих весной в финстер собрался, хочет настоящим мастером стать, так что мне помощник понадобится. Приходи, если хочешь, в кузню, когда время будет, вот долг и отработаешь.
Эрагон, страшно обрадовавшись, низко поклонился кузнецу. У Хорста было двое сыновей, Олбрих и Балдор, и оба работали у него в кузне. То, что он предложил место своего сына именно ему, Эрагону, было в высшей степени великодушно с его стороны.
— Вот уж спасибо! Я даже и мечтать не мог с тобой в кузне работать! — Эрагон был страшно доволен тем, что сможет теперь и отплатить Хорсту за доброту, и помочь семье. Дядя ведь ни за что не согласится принять «милостыню» даже от Хорста, а тут такая удача.
Эрагон вдруг вспомнил, о чем просил его двоюродный брат, Роран, когда он уходил на охоту. Умоляюще посмотрев на кузнеца, он сказал: — Видишь ли… Роран просил меня кое-что передать Катрине, но теперь мне к ним в дом дорога заказана. Не мог бы ты ей сказать, что он придёт в Карвахолл, когда прибудут купцы, и тогда они непременно с ней увидятся.
— Конечно скажу, — пообещал Хорст. — А больше ничего?
Эрагон немного смутился, но все же сказал:
— А ещё он просил передать ей, что она самая красивая девушка на свете и он все время только о ней и думает.
Кузнец широко улыбнулся, подмигнул Эрагону и лукаво спросил:
— Да у него никак самые серьёзные намерения? Эрагон тоже ухмыльнулся и кивнул.
— Не мог бы ты ещё сказать, — прибавил он, — что я очень ей благодарен и это было так благородно с её стороны — заступиться за меня перед Слоаном. Надеюсь, он её за это хотя бы наказывать не станет, не то Роран в ярость придёт, если узнает, что у неё из-за меня неприятности.
— Не тревожься, Слоан ведь не подозревает, что это Катрина меня позвала, а за остальное вряд ли он будет слишком сильно её бранить. Кстати, вот хочу тебе предложить: прежде чем домой-то идти, может, поужинаешь с нами вместе?
— Спасибо, да только не могу я. Меня Гэрроу ждёт. — И Эрагон, надев свой ранец, махнул Хорсту на прощание рукой и двинулся по дороге к ферме.
Груз за спиной был довольно тяжёл, и Эрагон шёл не так быстро, как обычно, но поскорее попасть домой да ещё и с такой «добычей» ему очень хотелось, так что он упорно шагал, ни разу не остановившись, чтобы передохнуть. Деревня как-то неожиданно кончилась, и светившиеся тёплым светом окна её домов остались далеко позади. Полная луна висела над вершинами гор, заливая все вокруг своим неземным жемчужным сиянием, в котором предметы казались странно плоскими и совершенно бесцветными.
Наконец Эрагон свернул с дороги, уходившей дальше на юг, на неширокую тропку, протоптанную в густой и высокой траве, и тропа вскоре привела его на вершину холма, скрывавшегося в тени высоченных вязов. Отсюда он наконец увидел слабо светившиеся в ночи окна родного дома.
Дом был крыт гонтом, над крышей торчала кирпичная каминная труба. Над выбеленными стенами низко нависали карнизы, и под ними таились густые тени. Одна половина крытой веранды была плотно забита дровами, во второй был свален всякий сельскохозяйственный инвентарь.
Когда после смерти Мэриэн, жены Гэрроу, они решили переехать сюда, в этом доме вот уже лет пятьдесят никто не жил. Отсюда до Карвахолла миль десять — дальше, чем от любой другой фермы, — а люди считали, что жить на отшибе опасно, ведь в случае чего никто и на помощь не придёт, да только Гэрроу никого слушать не захотел.
В ста шагах от дома стоял серый бревенчатый сарай, где размещались две лошади — Бирка и Бру, а также куры и корова. Иногда там держали ещё и свинью, но в этом году выкормить поросёнка они себе позволить не могли. Конские стойла разделяла втиснутая туда повозка. Их владения своим дальним краем упирались в довольно густую рощу на самом берегу реки Аноры.
С трудом переставляя ноги, Эрагон поднялся на крыльцо и заметил, как качнулся огонёк за окном: его ждали.
— Дядя, это я, Эрагон, открой!
Послышалось шарканье ног, дверь отворилась, и перед Эрагоном возник дядя Гэрроу. Поношенная одежда висела на нем, как на огородном пугале, из-под седеющих волос смотрели тревожно и внимательно печальные глаза, лицо было худым и каким-то измученным. Казалось, Гэрроу уже отчасти мумифицировали и лишь случайно обнаружили, что он ещё жив.
— Роран спит, — сообщил он в ответ на немой вопрос Эрагона.
Юноша скинул с плеч ранец и показал Гэрроу мясо.
— Это ещё откуда? Ты что же, мясо купил? А деньги где взял? — сурово спросил тот.
Эрагон только вздохнул, он знал о чрезмерной щепетильности Гэрроу.
— Это Хорст нам мясо купил.
— И ты ему это позволил? Ты же знаешь, что я никогда не стану христарадничать, лучше с голоду умру! Если уж мы не в состоянии на ферме себя прокормить, так давайте снова в город переедем. И глазом моргнуть не успеешь, а тебе начнут из милости всякие обноски присылать да ещё спрашивать, сумеем ли мы зиму продержаться! — Гэрроу даже побледнел от гнева.
— Я не христарадничал! — возмутился Эрагон. — Хорст мне разрешил весной этот долг у него отработать. Ему помощник нужен, потому что Олбрих уезжает.
— А где ты время найдёшь, чтоб ему помогать? Ты что же, решил на наше хозяйство плюнуть? — Гэрроу с трудом сдерживался, чтобы не перейти на крик.
Эрагон повесил на крючок у входной двери лук и колчан со стрелами и сердито ответил:
— Откуда я знаю, как со всем этим управиться! Между прочим, я кое-что нашёл, и, возможно, это немалых денег стоит! — Он положил на стол синий камень.
Гэрроу склонился над камнем; в его тоскливых глазах вспыхнул огонёк, пальцы судорожно сжались.
— Ты где это нашёл? В Спайне?
— Да. — И Эрагон рассказал, как это случилось. — Жаль только, что самая лучшая стрела зря пропала. Придётся сразу несколько запасных изготовить…
Они оба не сводили глаз с камня.
— Непогода-то тебя не застала в горах? — опомнившись, спросил племянника Гэрроу, задумчиво взвешивая камень на ладони и так судорожно в него вцепившись, словно боялся, что синий самоцвет возьмёт вдруг и исчезнет.
— Холодно было, — ответил Эрагон. — Снег, правда, не шёл, но подмораживало каждую ночь.
Это сообщение, похоже, встревожило Гэрроу.
— Раз так, придётся тебе завтра помочь Рорану убрать с поля ячмень. А если успеем, так и тыквы бы неплохо убрать, тогда нам никакой мороз не страшен. — Гэрроу протянул камень Эрагону. — Возьми-ка. Когда придут купцы, надо постараться выяснить, сколько он может стоить. Наверное, лучше всего будет его продать. Нам с колдовством вязаться ни к чему… А с чего это Хорст вдруг раскошелиться-то решил?
Эрагон наскоро рассказал о своём споре с мясником.
— Вот только я так и не понял, что же его так рассердило, — закончил он.
Гэрроу пожал плечами:
— Жена Слоана, Измира, ушла за водопад Игвальда примерно за год до того, как твоя мать привезла тебя сюда. С тех пор Слоан даже близко к горам не подходит. Хотя, по-моему, не в его привычках от такой щедрой платы отказываться… Я думаю, он просто хотел тебе досадить. Он нас недолюбливает.
Эрагон от усталости уже едва стоял на ногах, его даже пошатывало, глаза сами собой закрывались.
— Господи, до чего же хорошо домой вернуться! — сказал он, сладко потягиваясь.
Взгляд Гэрроу сразу смягчился, и он, прекратив всякие расспросы, велел Эрагону идти спать. Едва добравшись до своей спальни, тот сунул камень под кровать и ничком рухнул на постель. Все, он дома. Впервые с того дня, как ушёл на охоту, он мог совершенно расслабиться и с головой провалиться в сон.

0

2

Эрагон

0

3

Гарри Поттер и последний хоркрукс.

История о мальчике, поневоле оказавшемся крупнейшей фигурой своего века; о
его поразительном везении, сделавшем ему славу.
Фабиус Доусон.

Глава1.Самый беспокойный день Минервы.
Она стояла, держась обеими руками за каменные перила, и старалась не слушать
шепот портретов за своей спиной. Что же стало с древней величественной школой?
Некогда попасть в нее было честью, она помнила это еще по себе. И вот теперь
"Хогвартс" должен быть закрыт... По крайней мере, до смерти Волдеморта. По ту
сторону замка шел дождь, и она наблюдала за тем, как разбиваются об оконное
стекло тяжелые капли, похожие на слезы...
- Добрый вечер, профессор, МакГонагалл, - раздался грубоватый голос уровнем
ниже: Хагрид редко поднимался наверх, - Вам... это самое... чего-нибудь нужно,
а?
- Добрый вечер, - чуть слышно прошептала она. Сейчас ей не хотелось никуда
двигаться, не хотелось даже пошевельнуться. Перед глазами было улыбающееся
старческое лицо с сияющей седой бородой, яростно-голубыми глазами и
очками-полумесяцами, в которых играли маленькие блики.
В это лето Минерва МакГонагалл не уехала домой, она осталась в школе. Что-то
тянуло сюда, будто бы хотелось попрощаться с духом бывшего директора, Альбуса
Дамблдора, который, казалось, все еще витал здесь.
Остальные преподаватели, кому было куда ехать, отправились восвояси.
- Профессор! - повысил голос лесничий, - я говорю, Вам надо чего-нибудь?
- О, простите меня, Хагрид, - опомнилась Минерва, с трудом освобождаясь от
захвативших ее неотступных мыслей, - нет, благодарю. Вы можете идти.
Хагрид немного помолчал, потом спросил так, словно боялся, что ответят
отрицательно:
-А как мистер Филч, профессор? Все еще сидит у себя в комнате?
- Что? А, нет-нет... Я не знаю, - словно в забытье, ответила волшебница.
Когда лесничий, он же преподаватель по уходу за магическими существами,
спустился вниз, Минерва заставила себя пойти в кабинет директора, куда ее в
последнее время так тянуло и где было так тяжело находиться.
Обилие приборов, некоторые из которых были незнакомы даже ей, успокаивало,
тихонечко жужжа или поблескивая. Прежние директора на портретах сладко спали.
МакГонагалл подошла к портрету Дамблдора, недавно повешенному здесь по настоянию
Министерства Магии. Волшебник на картине, словно почувствовав ее взгляд, открыл
глаза:
- Все образуется, Минерва, - мягким, знакомым до боли голосом, успокоил он
ее, - Гарри знает, что делать.
МакГонагалл ничего не ответила. Словно ослепленная, побрела она к себе в
спальню.
"Гарри знает, что делать..." Что он теперь сделает без директора? Бедняге,
наверное, сейчас совсем плохо. Темный Лорд убил его родителей, потом его
приспешники добрались и до самых дорогих ему людей - Сириуса Блэка, Альбуса
Дамблдора... Интересно, а помнит ли Поттер, что декан его факультета всегда была
готова ему помочь?..
Хагрид говорил про Филча. Пожалуй, за завхозом стоит приглядывать. В
последнее время он выказывает все больше пренебрежения сотрудникам "Хогвартса",
но так, что ему трудно напрямую выдвинуть обвинение. Он очень сильно изменился
со времен директорства Долорес Амбридж, министерской представительницы,
наводившей ужас и смех на школу менее двух лет назад. Дамблдор никогда бы не
допустил подобного, но без него Филч почувствовал свою безнаказанность.
Перед тем, как закончить этот тяжелый в моральном отношении день, Минерва
должна была посоветоваться с еще одним обитателем этого замка. Белый кентавр
Флоренц совсем недавно стал вторым преподавателем прорицания. Первой была
Сивилла Трелони, праправнучка знаменитой провидицы Кассандры. Так получилось,
что кентавр и человек имели на свой предмет разные взгляды, а директор любил
повторять, что это расширит кругозор учеников. На самом же деле Трелони просто
было некуда идти. Ее оставили преподавать, так как боялись обидеть, а сделать
это было чрезвычайно легко. Ещё одной причиной были редкие, но весомые
пророчества, изрекаемые ею и представляющие ценность как для волшебного
общества, так и для его врагов. Именно о пророчествах и хотелось поговорить
Минерве.
Фиренце постоянно обитал в одной из классных комнат, ещё при жизни Альбуса
Дамблдора расширенной до размеров небольшой рощицы. Учитель-кентавр питался, в
основном, сочными плодами растущих там деревьев и мог наблюдать положение звёзд
в любое время и не выходя на улицу. Стоило только сказать пару соответствующих
заклинаний.
Сегодня в классе-роще было по-летнему тепло, хотя и облачно; ветер почти не
притрагивался к зеленеющим веткам и траве. И волшебнице было очень приятно вновь
попасть в лето из того состояния природы в реальном мире, которое с большим
успехом могло быть названо дождливой промозглой осенью.
Фиренце был виден издалека, на расстоянии нескольких метров. Он расположился
под одним из самых больших деревьев и держал в руках длинную толстую ветку.
- Добрый день, - подошла к нему Минерва. Честно говоря, она очень редко
бывала здесь: боялась помешать, потому что Фиренце почти всё время был занят,
хотя и не говорил об этом в открытую.
- Добрый день, профессор МакГонагалл. Рад Вас видеть. У меня как раз возникла
одна проблема, и я думаю, что Вы смогли бы дать подходящий совет.
- Я слушаю Вас.
- Видите, что случилось с этим дубом? Он слишком стар, чтобы нести на себе
такую массу ветвей, но они всё вырастают и тяготят его. Из-за этого дерево очень
сильно страдает. Я не могу поставить ветки обратно, они приживаются только на
молодых деревьях, но я использую специальную мазь для скорейшего затягивания
ран, - и кентавр протянул Минерве ладонь, на которой покоился маленький тюбик. -
В последнее время мазь перестала помогать. Сможете ли Вы найти причину этого?
- Я попробую, - Минерва взяла тюбик и выдавила немного пастообразного
содержимого на ладонь другой руки. - Так. Срок годности у мази очень большой,
она не могла испортиться. Консистенция абсолютно нормальная. Придётся изменить
подход... - она отдала тюбик Фиренце и достала палочку, направив на выдавленную
мазь, и что-то прошептала. - Так, всё ясно.
- Что-нибудь серьёзное? - осторожно поинтересовался кентавр.
- Нет, - ответила Минерва, не переставая описывать концом палочки круговые
движения над мазью. - Видите ли, этот дуб волшебный. Очень редкий в наше время
вид. Его сок обладает сильным магическим действием и добавляется в различного
рода зелья. Сок Изогнутого дуба - отличный консервант для зелий, быстро
распространяется внутри зелья и инактивирует его, то есть замораживает его
волшебные свойства. Для активации требуется заклинание и соответствующее
движение палочкой, что я и сделала. Просто Вам следует следить за тем, чтобы сок
этого дуба не попал в мазь. Давайте тюбик.
- Как же так вышло, что деревья здесь различаются по возрасту, - спросил
Фиренце. - Неужели директор Дамблдор работал с каждым из них отдельно?
- Нет, он просто перенёс сюда один из участков леса... Послушайте, Фиренце, у
меня к Вам тоже есть разговор.
Кентавр прислонил к дереву ветку листьями вниз и повернулся к Минерве.
- Насколько я понимаю, Вы очень хорошо разбираетесь в предсказаниях...
- Каждый кентавр обязан делать это.
- Пусть так, но каждый из вас может по-разному толковать свои знания. Вы не
боитесь говорить правду, даже если она противоречит устоям и традициям целого
племени... Есть одна вещь, которую я задумала... Кстати, как часто Вы смотрите
на звёздное небо?
- Не реже одного раза в период полнолуния и не чаще, чем в две луны... Я
понял, к чему Вы клоните. В последние дни звёзды располагаются так странно. Вы
тоже это заметили? Звезда Мицар Большой Медведицы стала необычайно заметной, что
говорит о появлении в некотором событии новой яркой личности.
- Что Вы говорите! Не можете предположить, кто ею станет?
- Я не знаю. Звёзды говорят о человеке железной воли, который скоро откроет в
себе великие силы.
- Но это не...
- Если Вы о Гарри Поттере, то нет. Я пытался составить его дальнейшую судьбу,
но небо молчит. Ясно одно: его судьба особенная, а значит, на его долю выпадет
много горя.
- Неужели ещё больше?!
- О да. Мне страшно было говорить об этом, но я не собираюсь обманывать Вас.
А Вы, профессор МакГонагалл? Ваша судьба круто поменяется сегодня.
- Интересно знать, как же это случится.
- Этого я пока сказать не могу. У кентавров существует закон, по которому
подобные вещи не могут быть разглашены до того, как они произошли. Всё это не
случайно, ведь мы не имеем права вмешиваться во время.
- Но иногда это необходимо!
- Обычно вмешательство приводит к серьёзным последствиям. В моём племени это
считается преступлением. Есть и исключительные случаи, но это особый разговор.
- Так что же всё-таки будет с Гарри? Ведь Вы что-то знаете, не правда ли?
- Да, но в данном случае не от звёзд...

0

4

Глава2. Тюрьма и избавление.

   - С вас пять фунтов, - монотонно пробубнил крупный заспанный мужчина с
солидным брюшком, со стуком ставя пакет на прилавок. Гарри отсчитал деньги и
отдал продавцу, потом рывком поднял тяжелые сумки, к которым добавился ещё и
раздувшийся пакет. Последний в любой момент мог лопнуть и извергнуть содержимое,
за это Дурсли явно не похвалили бы своего племянника. Оставался последний рывок,
на этот раз - до дома. Всё это время Гарри, в основном, старался не высовываться
из своей комнаты. Дурсли тоже не акцентировали внимание на том ,что у них живёт
кто-то четвёртый, разве что с еле заметным неудовольствием ставили на стол
четыре тарелки.
   Дядя Вернон вёл себя так же, как и раньше, однако пытался немного себя
сдерживать: его серьёзно тревожило приближающееся семнадцатилетие племянника.
Тётя Петунья же при Гарри теперь нередко молчала, лишь поджимая губы, если ей
что-нибудь не нравилось. Несмотря на то, что она была жуткой сплетницей, сор из
своего дома ей выносить не хотелось. Их сын Дадли в последнее время тоже
изменился. Конечно, это не значило, что он перестал подтрунивать над Гарри,
носившим его старую одежду и вообще не являющимся здесь популярной личностью.
Но, строго говоря, по отношению к своему прежнему поведению его теперешнее было
просто примерным. Он по-прежнему был крупным мальчиком с толстыми румяными
щеками, однако вытянулся в длину и перерос отца. Таким образом, его "детский
жирок" превратился в терпимую подростковую полноту.
   Несмотря на то, что Дурсли в целом слегка изменились к лучшему, Гарри почти
не заметил этого, потому что почти все время пребывания на Тисовой улице в этом
году был переполнен то яростью, то всепоглощающей грустью, становясь абсолютно
безразличным к очередным выходкам своих родственничков.
   Дверь открыл дядя Вернон. Он торопливо взял протянутую сдачу и стал рыться в
сумках. На какой-то миг Гарри захотелось швырнуть свою ношу ему в лицо, потому
что оно быстро налилось кровью: это бывало всякий раз, когда дядюшка становился
очень зол. Племянник с трудом подавил в себе вскипающую ответную злость и быстро
пошел в комнату, всеми силами желая избежать очередного конфликта, не желая
дожидаться новой тирады. По дороге ему пришлось увернуться от подзатыльника
двоюродного братца, пробиравшегося тайком от родителей на кухню за чипсами.
   До Вернона Дурсли, как давно убедился Гарри, доходило очень медленно. Орать
он начал не сразу, видимо, долго и тщательно подсчитывал сдачу и вспоминал цену
на продукты, желая доказать, что племянник обсчитал его.
   - Ты, мошенник! А ну-ка, иди сюда! - это Гарри услышал уже из своей комнаты.
"Ненавижу", - устало подумал юный волшебник, чувствуя скорее не ненависть, а
досаду. Он засунул волшебную палочку в растянутый карман бывшей дадлиной рубахи.
Кончик, который не уместился, пришлось зажать в ладони.
   Вскоре нежеланный племянник Дурсли - сама невинность, наивные зеленые глаза,
- снова предстал перед багровой физиономией Вернона.
   - Ты! Я не позволю нас обсчитывать! Как получилось, что ты дал мне на
двадцать пенсов меньше, чем с тебя причиталось!
   И это было чистой неправдой! Уж кому-кому, а волшебнику не было дела до
денег, дающих доступ к сомнительным маггловым удовольствиям. По крайней мере,
Гарри никогда не пылал страстью к нечестной наживе. Но в этом доме трудно было
что-то доказать.
   - Но как же это! - терпеливо возразил он, меньше всего на свете желая выйти
из себя именно сейчас, - я специально все считал. Хлеб стоит...
   - Ты не так часто ходишь в магазин! Мне лучше знать, сколько все стоит!..
Мало того, ты не купил шоколадный батончик для Дадлика! А ведь ты знаешь,
неблагодарный мальчишка, что твой кузен болеет! Мы сделали для тебя столько
добра, а ты, видимо, просто ленивый, бессердечный, мерзкий...
   - Перестаньте сейчас же, - холодно сказал Гарри, убирая ладонь с палочки.
   - Опять эта... мерзкая штука! Я же сказал: если она у тебя в руках, держись
от нас на расстоянии!
   - Я могу и отойти, - съязвил Гарри, доставая волшебную палочку из кармана, -
скоро мне будет семнадцать, и тогда уже никто не накажет меня за волшебство вне
школы.
   - Я же сказал... никаких этих слов в моем доме! - взревел дядюшка.
   - Я могу идти? - вежливо, однако сдерживая ледяную ярость, поинтересовался
Гарри.
   - Убирайся! И не смей тревожить Дадлика! Бедняга только что заснул, а ты
ничего не сделал для больного двоюродного брата! Чего и ожидать от такого
бессовестного нахала, как ты!
   Во время этого диалога тетя Петуния стояла рядом с мужем. Она уже отнесла все
покупки и теперь осторожно прислушивалась к разговору. Когда племянник собрался
уходить, тетя вдруг спросила тихим голосом, который, однако, привлек внимание
обоих:
   - Правда ли, что твой директор... умер?
   - Да, а Вам-то что? - огрызнулся Гарри, испытывая острое желание броситься на
кровать и разрыдаться без слез.
   - Я никогда не любила ваш мир, - так же тихо продолжила Петуния, - но я
хорошо знала Дамблдора. Мне очень жаль...
   Дядя Вернон тут же разразился длинной тирадой на приятную для него тему о
том, что в "его сумасшедшей школе" с новым директором, возможно, поменяются и
порядки, и он, наконец, дождется того счастливого момента, когда Поттера будут
пороть. С тетей, подумал Гарри, дядюшка обязательно поговорит потом, наедине. И
поговорит серьезно. Как же получилось, что в мире Поттера, полном странных и
опасных сумасшедших, вдруг появился великий человек? И это - тот самый чудной
старик, что посмеивался над ними, сидя у них же в гостиной с год назад. Видимо,
Вернон считал себя очень хитрым, сделав вид, что его не интересует новость о
смерти директора "Хогвартса". На самом деле, его мерзкую ухмылку было видно
невооруженным глазом...
   Глядя в окно своей комнаты на умирающий день, Гарри думал о школе волшебства.
Правда же, что с ней будет? Перед отъездом студентов из "Хогвартса" кто-то
распустил слушок, что преподаватели говорили о закрытии школы. Официальных
заявлений не от кого не было, но многие ученики просто боялись возвращаться.
Даже Гарри не знал, хочет ли он вообще вернуться. Его словно посадили в тюрьму,
из которой он и сам по своей воле не вышел бы. Жить в магическом мире для него
сейчас означало вечный страх быть схваченным Волдемортом или не выжить в
противостоянии ему. Еще невыносимее была мысль о том, что он должен вновь
увидеть эти стены, в которых погиб его любимый учитель и лучший друг.
   Тетя Петуния сегодня странная, как в тумане подумал Гарри. Может быть, он
удивился бы этому при иных обстоятельствах, но сейчас не было сил даже на
удивление.
   Одним из его немногочисленных близких друзей была Джинни Уизли. Гарри мог бы
написать и Рону с Гермионой, но в данный момент она была ему ближе, потому что
просто сочувствовала без всяких раздумий.
   Гарри долго сомневался, будить ли ему спящую Хедвигу, размытым белым пятном
растворявшуюся в сумерках неосвещенной комнаты. В конце концов он решился и
легонько постучал по дверце клетки кулаком.
   - Хедвига... Хедвига, можешь отнести письмо через пятнадцать минут?
   Сова открыла один глаз и вздохнула.
   - Понимаешь, это очень важно... В "Нору", к семье Уизли.
   Птица открыла второй глаз, встрепенулась и тихонько ухнула.
   Гарри окинул долгим взглядом бардак в своей комнате. Где-то тут лежала кипа
чистых листов... Оглядывая комнату, ее хозяин заметил разломанное перо.
Возможно, на него наступили ногой. Захотелось тут же наставить палочку и
сказать: "Reparo", но делать это было нельзя, потому что последние дни перед
великим событием Гарри хотел прожить без нарушений. Поэтому пришлось прибегнуть
к обычной шариковой ручке. Он в легком раздражении хлопнул по лампе и включил
настольный свет. Отодвинул бардак на столе и расправил на его полированной
поверхности бумагу.
   Хедвига ухнула, на мгновение ослепленная светом, потом развернулась к его
источнику спиной и, как понял ее хозяин, задремала.
   "Дорогая Джинни, - строчил Гарри, оглядываясь на часы, - я решил написать
тебе, потому что напомнить об одном важном деле. Я напишу о нем чуть ниже. А еще
я очень скучаю по всем вам. Надеюсь, что у вас в "Норе" все в порядке. Я знаю,
что твои родители, как и многие члены Ордена, предпринимают попытки его
восстановления. Не знаю, возможно ли это теперь, когда нет его главного
вдохновителя. Эту потерю не восполнить, в прежних письмах мы горевали
достаточно, но сейчас надо жить дальше. Я чувствую, что школу закроют, и не
знаю, хочу этого или нет. Если можешь, спроси мистера Уизли: возможно, в
Министерстве был об этом разговор. Перехожу к делу: сова начинает нервничать.
Помнишь, ты обещала мне, что мы вместе отправимся в Долину, к могилам моих
родителей. Так вот, я думаю, что нам не стоит медлить с этим. Даже если школу
закроют, я не хочу оставаться у Дурсли! Пошли ответ сразу, как только сможешь,
спаси меня! Я мог бы уехать к вам в августе, а в сентябре совершим то, что
должно. Говорят, в Долине небезопасно, но теперь я думаю, что лучше, наверно,
встретить Волдеморта, чем гнить у этих каждодневно придирающихся маггллов. Я был
бы очень рад, если бы кто-нибудь из членов ДА пошел со мной.
   Я прошу ответить как можно скорее, потому что боюсь, что после Дня Рождения
сорву все свои плохие чувства на Дурсли, и повод мне в любом случае обеспечен.
   Передавай привет Рону, расскажи о нашем замысле. Подумайте над всем этим.
Хедвига уже сильно нервничает", - Гарри оторвался от письма и сердито посмотрел
на птицу:
   - Перестань! Я заканчиваю!
   Но сова продолжала хлопать крыльями, желая побыстрее выйти из клетки и
размять их.
   - Хедвига, ты разбудишь их! Дурсли убьют меня! - отчаянно прошептал Гарри.
   "Я пока держусь, но терпения остается все меньше. Я очень жду твоего письма.
Целую, Гарри."
   - Хедвига, я же просил!
   Притихшая птица вышла из клетки и виновато клюнула хозяина в плечо. Потом
протянула лапу.
   - Это очень срочно, - тихо сказал сове Гарри, - поэтому я прошу тебя нигде не
задерживаться. От этого письма теперь зависит, чем я буду заниматься этим летом
и осенью. Отдай в руки Джинни Уизли.
   Спустя пару мгновений он проводил глазами стремительно уменьшавшееся белое
пятно, потом рухнул на кровать и стал глядеть в потолок, не зная, чем еще
заняться.
   ... Проснулся он оттого, что кто-то теребил его рукав. Гарри мгновенно
продрал глаза и вскочил. Сова, которой он попал рукой по боку, обиженно ухнула.
   - Хедвига! Спасибо, - Гарри рванулся к столу и выключил уже несколько часов
горевший свет, потом закрыл окно: в комнате стало очень холодно. Поглядел на
часы - шесть утра. Уже начинало светать, хотя солнца еще не было видно, и только
маленькое робкое зарево разливалось над одинаковыми аккуратными домиками Литл
Уининга.
   - Извини меня... Я совсем не собирался спать - обратился он к сове, отвязав
письмо от ноги птицы, - ты, наверное, даже толком не поела. Я понимаю, неудобно
охотиться с письмом на лапе. Сейчас, - и он торопливо достал коробку совиного
печенья. Пока Хедвига насыщалась, Гарри вскрыл письмо, испытывая непонятное
волнение.
   "Здравствуй, Гарри. Ты расстроишься, когда узнаешь, что произошло, но я лучше
расскажу тебе сразу. Очень хорошо, что ты написал мне, потому что наша старая
сова, Эррол, как ты знаешь, умерла, а новая, Быстролет, улетела надолго по
одному важному делу. Мне пока нельзя говорить, по какому именно, вскоре все сам
узнаешь. Это приятный сюрприз. Гарри, не сердись, пожалуйста, наши планы стали
известны маме с папой. Я не знаю, как это произошло, но у меня есть все
основания думать, что они увидели блеск в глазах Рона и мою радость. Они прижали
нас к стенке и прознали про поход в Долину. Но я кое в чем с ними согласна.
Сейчас это не самая удачная идея, потому что Сам-Знаешь-Кто только и ждет, чтобы
ты совершил неверный шаг. Ты же знаешь, как важна твоя жизнь. Вспомни
пророчество. Я думаю, нам стоит отправиться тогда, когда мы будем уверены в
собственной безопасности. А сейчас - лучше планируй поездку к нам. Рон, узнав, в
чем дело, вызвался ехать с нами и поругался с родителями из-за запрета на
поездку. Так что мы оба с нетерпением будем ждать тебя. Не беспокойся о том, как
доберешься до нас, просто жди. В этом отношении мама с папой будут кое-что
предпринимать, но у них ничего не дознаться. Гермиона уже решила, что приедет к
нам в августе. Серьезно, Гарри, для полного счастья не хватает только тебя. До
встречи, надеюсь, скорой. Джинни."
   Письмо прошелестело по столу, отброшенное рукой Гарри. Мало ли что они ждут!
Он уже все распланировал! Он же дал обещание, что в скором времени посетит
Долину... Все как нарочно получилось не так, как он хотел!
   В дверь с силой бухнула, и она открылась.
   - Ты опять выпустил эту идиотскую сову! - зарычал с порога вместо приветствия
дядя Вернон, - и ты... ты писал кому-то из твоего паршивого племени! - на этих
словах дядюшка понизил тон до шепота, - сколько раз...
   Гарри не успел ничего ответить. Мало того, он не успел как следует
рассердиться. С подоконника резко сорвалась Хедвига и полетела прямо к старшему
Дурсли. Громко крича, она захлопала крыльями по его лицу, как будто бы прогоняла
вон из комнаты.
   Говорят, что совы, охраняя тех, кто им дорог, забывают обо всем на свете. И в
этот момент их боятся даже люди.
   Во всяком случае, дядя Вернон, проверещав что-то, подозрительно похожее на
"Ты лишаешься завтрака!", неуклюже переминаясь, поспешно скрылся в коридоре,
такой же недовольный, но изрядно сбавивший шум.
   Гарри закрыл за дядюшкой дверь и оглянулся на птицу: сова, все еще
взбудораженная, чистила перья, недовольно и взвинчено ухая. Гнев почему-то
отпустил его.
   - И ты не выдержала, - сказал он, проводя ладонью по перьям.
   Злоба на Дурсли, улетучившись вместе с обидой на Джинни, уже не мешала Гарри
спокойно рассуждать.
   - Значит, она считает, что с Долиной стоит подождать... Если бы только это, я
не стал бы слушать ее, и Джинни это знает. Но, помимо всего прочего, есть и
другие обстоятельства. Я очень соскучился по друзьям. Да, они пишут... - Гарри
заглянул в желтые, чуть прищуренные глаза Хедвиги.
   Сова перестала прибирать перья и позволила закрыть себя в клетке.
   - Да, они писали мне, - повторил он, убирая ворох свитков со стола, - но это
совсем не то. Ведь я не слышу их смеха, их частых ссор. Нашим письмам не хватает
того, что может дать только общение. Пожалуй, я останусь здесь, - Гарри был
очень рад, что мог хоть с кем-то поговорить, - останусь хотя бы для того, чтобы
узнать, что это за таинственный сюрприз.
   Наступивший день тянулся медленно, но потом время понеслось, как испуганный
единорог. Гарри изо всех сил старался убить время до своего Дня Рождения,
который приходился на воскресенье, к великому неудовольствию именинника и его
родственников. Больше ему никто ничего не писал, исключая Рона, который ответил
на письмо, посланное незадолго до знаменательного события. Друг поздравлял с
наступающим праздником и, подобно Джинни, говорил о каком-то сюрпризе.
   В субботу вечером Гарри отправился погулять по Тисовой аллее. Последние часы
до своего совершеннолетия он желал провести наедине с собой. Тем более, зашита
матери пока все еще оберегала Гарри, и он не очень-то хотел думать о том, что
будет, когда она спадет.
   Дадли, как ни странно, не увязался за ним сегодня, хотя и не смог встретиться
со своими дружками. И сегодня же Гарри узнал причину того, что его кузен стал
рьяно помогать матери по хозяйству. Дадли захотел собаку. Эта его новая причуда
позволила Гарри избегать братских подзатыльников - братцу было не до того - но
ругаться Дадли не перестал, вот почему Гарри по-прежнему не желал его видеть.
   Когда юный волшебник уже уходил, он как раз услышал, как кузен достает мать,
а в свой адрес уловил реплику:
   - Вот погоди, Поттер, будет у меня своя собака...
   На это Гарри, уже открывший дверь, пробурчал:
   - В таком случае, ты будешь ее объедать, и бедное животное умрет с голода.
   После таких слов возвращаться и подавно не хотелось.
   На улице было прохладно и безветренно. Маленькие домики пригорода не мешали
наблюдать закат. Здесь Гарри чувствовал себя гораздо легче, чем в надоевшем ему
доме, где среди людей ощущалось одиночество. И здесь, на улице, состоялась
желанная встреча.
   Миссис Фигг, старушка-кошатница, которую многие считали сумасшедшей,
переходила дорогу по направлению к своему дому, как всегда, с тяжелыми сумками.
Сердце Гарри забилось сильнее: наконец-то он встретил человека, близкого ему по
духу. Он окликнул ее. После памятного инцидента с дементорами ей было глупо
делать вид, что она не связана с волшебным миром и не относится к Гарри
по-особому. Перед зорким оком Дурсли, которые до сих пор ни о чем не
подозревали, оба делали вид, что испытывают друг к другу чувства не более
сильные, чем к какой-нибудь мебели. Редкие встречи по вечерам, особенно после
смерти Дамблдора, давали тот заряд положительных эмоций, которого им определенно
не хватало в последнее время.
   Миссис Фигг, перейдя дорогу, остановилась и поставила сумки на тротуар,
отдыхая и дожидаясь Гарри.
   - Давайте, я помогу Вам, - поздоровавшись, предложил тот.
   - Вот спасибо. Я и правда что-то устала. Здоровье уже не то, - обрадовалась
старушка, - заодним выпьешь у меня чаю.
   Вскоре они уже сидели на диване в комнате, где неуютно пахло кошками, запивая
чаем с клубничным вареньем леденцы, как ни странно, свежие. У Гарри постепенно
создавалось ощущение, что миссис Фигг специально подстроила их встречу, зная,
где он гуляет по вечерам.
   Старушка уже минут десять не притрагивалась к чаю, а размеренно, грустно
говорила:
   - Нам, сквибам, сейчас еще сложнее, чем волшебникам полной силы. Мы связаны с
магическим миром, но, увы, не имеем многих из тех радостей, что выпадают более
одаренным. Сам-Знаешь-Кто не ценит человеческую жизнь, - и миссис Фигг покачала
головой, - хотя он сам работал над продлением своего бандитского
существования... Все, все за счет других. И особенно он не любит полукровок,
сквибов, магглорожденных, хотя и считает их слабыми...
   - Нет-нет, - возразил Гарри, причем так поспешно, что леденец выскользнул изо
рта в чай. С досадой посмотрев на беглеца, он продолждал, - Волдеморт просто
эгоист и гордец. Но он не дурак, он боится тех, кто, по его мнению, представляет
из себя большую опасность для него. Все магглорожденные волшебники, из тех, кого
я знаю, далеко не слабы. И многие из полукровок... Даже один знакомый сквиб, -
Гарри улыбнулся, понимая, как он соскучился по Невиллу, - который посредством
упорных тренировок почти добился появления Патронуса!
   - Подожди-ка, - перебила собеседница, и ее глаза уже говорили собеседнику,
что она загорелась новой идеей, - я всегда думала, что сквиб - состояние,
предназначенное судьбой. А ты говоришь...
   - Надо настолько этого захотеть, - пояснил Гарри, допивая чай и засовывая за
щеку леденец, - что каждодневные тренировки станут потребностью для души.
   - Гарри, мальчик мой, - несмело промямлила старушка, - я знаю, о ком ты. Его
зовут Невилл, и его бабушка постоянно переживает, что у внука мало способностей.
Я знакома с ней. Благодаря тебе он... Да что там говорить!.. Гарри, у тебя скоро
совершеннолетие, - быстро заговорила миссис Фигг, будто бы упускала последний
шанс и боялась, что ее перебьют, - ты поможешь мне измениться?
   - Я не знаю, - смутился он, - я вообще-то мечтаю уехать отсюда. После Дня
Рождения мне здесь будет нечего делать.
   - Не волнуйся, - поспешно вставила собеседница, - ни о чем не беспокойся. Я
уже давно хочу переехать в мир магов. Здесь я, в основном, из-за тебя. А еще
дело в том, что рядом с магглами я не чувствую себя неумехой. Эти бедняги вообще
ничего не могут.
   Гарри улыбнулся:
   - Тогда я согласен. Только если Вы этого очень сильно хотите...
   - Конечно, без сомнения! - горячо воскликнула миссис Фигг, - а то, помнишь,
не смогла помочь тебе с этими дементорами?
   Она скользнула взглядом по часам.
   - Тебе, пожалуй, пора. Но перед тем, как ты уйдешь, я должна кое-что сказать.
И передать.
   Гарри насторожился. Он ожидал каких-то намеков на то, что произойдет нечто
необычное, но чтобы вот так, явно...
   - Я слушаю.
   - Во-первых, я хочу заранее поздравить тебя с Днем Рождения. Вот, возьми, это
мой тебе подарок. Я думаю, они тебе пригодятся, - миссис Фигг протянула
полупрозрачный пакетик с разноцветными карамельками внутри и просветлела лицом,
- это не просто конфетки. Они помогают успокаивать взвинченные нервы. Главное -
не переусердствуй... Ну да ты знаешь, о чем я. И последнее - завтра постарайся
весь день находиться дома. У тебя будут гости. Это пока все, что я тебе скажу.
   Когда пальцы Гарри обхватили дверную ручку, миссис Фигг с гордостью сказала:
   - Как же ты вырос, Гарри... Как изменился...
   Он улыбнулся в темноту и вскоре уже шагал домой, если только это жилище можно
было назвать родным домом.
   Дурсли, как ни странно, ничего не сказали ему, не укорили за опоздание.
Кажется, они всеми силами старались не замечать присутствия в доме четвертого
человека. Похоже, их всерьез пугало скорое наступление Страшного Воскресенья.
   Тетя Петуния торопливо бухнула в тарелку Гарри омлета гораздо меньшего
размера, чем порция Дадли, несмотря на то, что тот уже ел добавку. После
появления волшебника за столом повисла напряженная тишина, которая прерывалась
лишь громким чавканьем сынка дяди Вернона. Сам дядюшка старался не смотреть на
племянника, торопливо поглощая ужин. Несмотря на это, Гарри, чья порция была
даже меньше тетипетуниевой, закончил раньше всех и, буркнув "спасибо", ушел
наверх к себе.
   В своей комнате он немного прибрался, большей частью из-за нетерпения. Ему не
спалось, и, как всегда бывает с любым уходящим событием, Гарри вдруг захотел
немного придержать мелькавшие минуты. Совершеннолетие близилось, а с ним
приближались и непривычные и неизвестные обязанности взрослого волшебника.
Хорошо, что Дурсли о них не знают. Честно говоря, и сам будущий именинник знал
их не все. И самое неприятное, вместе с шестнадцатилетием канет в небытие и
магическая защита, что оставила Гарри мать.
   Хедвига тихо ухнула, хлопнув крылом по стенке клетки, и хозяин выпустил ее.
   Сова улетела на ночную охоту, а ее хозяин тем временем пытался заставить себя
лечь в кровать. После нескольких неудачных уговоров и аргументов в пользу сна
Гарри решил просто дождаться полночи, как невольно получилось у него в ту
памятную ночь, когда он уже было отчаялся, что будет кому-то нужен. Он хорошо
запомнил то далекое время. Был слышен только шум моря и храп дядюшки, крепко
спавшего сном человека с чистой совестью, который все сделал правильно. Гарри
запомнил эту боль, что пронзила сердце, когда на часах, высунувшихся из-под
теплого одеяла вместе с пухлой рукой Дадли, стало двенадцать часов. А потом
появился Хагрид, и с ним вместе - легкий испуг, недоумение и, когда оказалось,
что все это не сон или недоразумение, - великое счастье вперемешку с надеждой.
   Он подумал, что нечто подобное может произойти и сегодня. Да, скоро минет
ровно шесть лет с того дня, вернее, ночи, когда маленький Гарри узнал правду о
волшебном мире, мире его родителей. Трудно сказать, изменился ли он за прошедшее
время. С одной стороны, конечно, да. Но с другой... Гарри чувствовал себя
прежним. Он с удивлением смотрел на тех, кто привык к волшебству. Сердцам
волшебников, безвылазно живших в магическом мире было чуждо восхищение,
испытываемое Гарри. Он отлично понимал, в каком положении находился, и это одно
уже не давало ему повода для непомерной гордыни. Он сам хотел сделать нечто
полезное для людей, чтобы заслужить неподдельное уважение, а не постоянно
слушать шепотки за спиной и быть любимой темой разговора только потому, что ему
повезло.
   Возможно, День Рождения и наступающее совершеннолетие дадут ответы на те
вопросы Гарри, обращенные к судьбе, что оставались без ответа.
   Одиннадцать часов... Полдвенадцатого.
   Гарри, повинуясь внезапному порыву, достал палочку и сосредоточился. Внутри
бушевала радость, и он черпал в ней необычайные силы.
   Без пяти двенадцать.
   Время словно остановилось.
   - Ну, давай же, - шептал Гарри, впившись глазами в секундную стрелку.
   Хедвига, уже сидящая на спинке кровати, громко ухнула, хитро прищурив глаза.
   Двенадцать...
   Гарри вскочил на кровать прямо вместе с ботинками, выставил вперед палочку и
закричал, задыхаясь от внезапно переполнивших его эмоций:
   - Lumus maximus!
   Огромный поток ослепительного света вырвался из активного конца палочки,
осветив всю комнату. Сова обиженно заухала, щуря глаза.
   - Lumus maximus! - кричал Гарри. Все остальное для него теперь не
существовало.
   Яркие световые шары слепили глаза и ненамного, но неуклонно увеличивались.
Наверное, со стороны казалось, что в окне гарриной комнаты происходят сильные
взрывы. В последней вспышке Гарри потонул с головой. Когда он, тяжело дыша,
опустил палочку, то глаза погрузились в черноту ночи и долго еще не могли
привыкнуть к ней.
   Стало слышно, как Дурсли закопошились внизу. Странно, что они сразу не
прибежали наверх с руганью. Хотя пусть теперь попробуют! Они больше не осмелятся
его унижать! Гарри говорил себе, что должен лечь спать, а в результате он просто
быстрее заходил по комнате.
   Дурсли внизу никак не успокаивались, и он, заперев сову, решил спуститься
вниз, начиная смутно догадываться, что причиной суеты является не он.
   На первом этаже повсюду горел свет. Мимо Гарри прометнулась тетя Петуния. Она
бросила на племянника мрачный взгляд и резко сказала:
   - Быстро в постель!
   Она даже не вспомнила, что Гарри может теперь творить волшебство, а значит,
случилось что-то серьезное.
   - Ты еще здесь? - прорычала тетка, проносясь в обратном направлении, - я же
сказала: марш отсюда!
   В таком состоянии с ней лучше было не спорить, и Гарри поплелся к себе.
   Через пару минут с улицы донесся далекий звук сирены, издаваемый машиной
скорой помощи, которая, будоража резким воем воздух, затормозила напротив дома
Дурсли. Поглядев вниз, он понял, что причиной всей суеты был дядя Вернон.
Кажется, он не выдержал День Рождения племянника...
   Когда Гарри спустился к завтраку, тетя Петуния, готовящая овсяную кашу,
вздрогнула, а Дадли, нетерпеливо слонявшийся по кухне в ожидании пищи, как ни
странно, кинулся на кузена, крича:
   - Это ты виноват в том, что папе стало плохо!
   Гарри, хорошо знавший Дурсли, а потому захвативший с собой волшебную палочку,
наставил свое оружие на братца и сдержанно потребовал:
   - Расскажи, что с ним случилось.
   Дадли, дрожа, замер, будто наткнулся на стену, и завыл.
   Это было ужасное зрелище. На опустевшей, как-то даже посеревшей кухне ревел,
не притворяясь, здоровый семнадцатилетний парень. Его мать молчала, но, кажется,
тоже готова была разрыдаться.
   Посреди кухни стоял Гарри, растерявшийся, опустивший палочку. По окончании
рева он осторожно сказал:
   -Дадли, я понимаю, тебе сейчас плохо. Но скажи мне, что случилось с дядей
Верноном?
   Петунья метнула на племянника злобный взгляд и сухо отчеканила:
   -У Вернона случился сердечный приступ, его увезли в больницу. Если это всё,
что ты хотел спросить, то живо завтракай. А потом будешь мыть полы. И не вздумай
творить тут своё волшебство, - Дадли вздрогнул и побледнел, - иначе найду, кому
пожаловаться!
   Гарри виновато вздохнул и уселся за стол.
   -Ты, подлый... - тихо завывал братец, что не мешало ему быстро запихивать в
себя овсянку и толстые ломти белого хлеба, густо намазанные маслом и стекающим
от перебора джемом. - Ты хочешь загнать папу в могилу!
   -Никого и никуда я не загонял! - наконец взорвался Гарри. - Вы никогда не
замечали моих Дней рождения, неужели я сам не мог устроить себе праздник?
   -Неправда-а... - канючил Дадли. - Мама с папой хотели подарить тебе набор
карандашей.
   -Только из страха к моим способностям, - сердито проговорил Гарри, вставая
из-за стола.
   -И не забудь полить цветы! - крикнула вдогонку тетя.
   Праздник не задался с самого утра, думал Гарри, когда брёл к себе в комнату.
Он хотел положить палочку подальше от греха, потому что знал, что сегодня не
сможет сдержаться.
   Когда он открыл дверь своей комнаты, то застыл в изумлении. Всё сверкало
изумительной чистотой. На покрывале лежало нечто, завёрнутое в красивую
упаковочную бумагу с узором из сов, перевязанную золотистой лентой. Гарри
кинулся к кровати. Разорвав бумагу, именинник увидел два свертка. В одном из них
было два носка, синий и бордовый, и открытка с корявой подписью: "Гари от Доби в
Ден Савершеналетия". Во втором, более объемном, лежал набор новых золотистых
перьев для письма и сладости от Рона, в отдельном пакетике находились пирожки от
миссис Уизли и вязаный набор, состоящий из шарфа, шапки и перчаток. Также Гарри
обнаружил новую черную мантию из приятного на ощупь материала от Фреда и
Джорджа, пару книжек от Гермионы и, наконец, маленький сверточек, который
почему-то шевелился. К нему была приколота записка:
   "С Днем рождения! Прежде чем разворачивать этот подарок, закрой дверь и окно.
От друзей."
   Гарри поспешно прикрыл и то, и другое и, сгорая от нетерпения, распечатал
странный сверточек. В нем оказалась маленькая коробка, отделанная всевозможными
узорами, многие из которых напоминали крылья.
   Когда коробочка была открыта, из нее, счастливо потряхивая крылышками,
выпорхнули два снитча, золотистый и серебристый, и затеяли шутливую возню под
потолком. Они неутомимо наскакивали друг на друга, раскидывая крылышки, трясли
ими, словно петушась... Новый хозяин забавных мячиков, позабыв обо всем на
свете, смотрел на них и смеялся.
   Потом, опомнившись, Гарри решил поймать обоих и отложить это развлечение до
лучших времен, потому что смех в этом доме и в этот день мог показаться
насмешкой.
   Как давно он не ловил снитчи! Маленькие мячики метались от него, как на
решающем соревновании...
   В конце концов ему удалось поймать золотой. Гарри загнал его к окну, и снитч
стукнулся о стекло, издав красивый хрустальный звон. От удивления шарик даже
замер на одно мгновение. Ему было непонятно, что за преграда мешала попасть на
улицу, хотя за окном виднелось солнце, едва пробивавшееся через тучи. Этого
мгновения хватило...
   Серебряный же оказался осторожнее и хитрее и залетел на шкаф. Гарри присел на
стул, не сводя глаз с крохотного мячика.
   Прошло не так много времени, но снитчу надоело сидеть в своем укрытии в
одиночестве, ведь он был создан для игр. Мячик слетел со шкафа и принялся
носиться над хозяином кругами.
   Гарри резко выбросил вперед руку, но снитч успел увернуться и снова отлетел
на безопасное расстояние, по пути кувыркаясь в воздухе, словно дразня. Потом
стал потихоньку сокращать расстояние до хозяина.
   Напряжение росло. Гарри захотел во что бы то ни стало поймать Серебряный
снитч. Для этого надо было подпустить его поближе и не промахнуться.
   Вот он... уже машет крылышками в метре от ловца... Еще один маленький скачок
в воздухе по направлению к человеку...
   Через миг шарик трепетал в ладони хозяина. Гарри удивился: снитч был теплый,
точно живой, его не хотелось отпускать...
   Серебряный был положен туда, где уже лежал Золотой, и пристегнут к
специальной цепочке в коробочке. А все-таки сегодня был прекрасный день: даже
Дадли не получал таких подарков. Кроме того, у Гарри было предчувствие, что
сегодня обязательно произойдет нечто волшебное. "Никуда не уходи", - сказала
вчера миссис Фигг, но после всего, что случилось, вопрос о вечерней прогулке сам
собой отпал.
   Чтобы скоротать время, Гарри решил заняться подарками Гермионы. Одна из книг
называлась "Практическая магия для деловых людей" и содержала все известные и
множество неизвестных ему заклинаний, с указанием движений палочкой и побочных
эффектов. Тут же были и Запрещенные заклятия, которых, помимо непростительных,
оказалось очень много, как минимум, два листа. Почти все имели авторов, и под
многими было подписано одно и тоже: "Т.-К.-Н.-Н." В конце книги в алфавитном
порядке находились биографии авторов этих заклинаний, большинство из которых
было черными магами. Однако у двоих волшебников, в отличие от остальных,
сокращения имен не расшифровывались и биографий не было. Как пояснили это в
книге, "сведения были утеряны". Однако, под сокращениями этих странных
загадочных личностей не была проведена черная черта, таким образом, лишь двое из
авторов не рекомендуемых к применению заклятий не служили силам тьмы. Гарри
вгляделся в инициалы: один из них показался до боли знакомым.
   - F. E. и R. B., - пробормотал Гарри и внезапно соскочил с кровати, - это же
тот самый R. B.! Теперь я просто обязан встретиться с Гермионой!
   Честно говоря, он был рад, что ухватился за эту зацепку, потому что, кроме
нее, у них ничего не было. Кем бы ни был этот , он талантливый маг, потому что
только очень неглупые волшебники могли придумывать заклинания.
   Взяв в руки вторую книгу, Гарри был шокирован. Она гласила: "Латинский язык и
его связь с практической магией". Помимо основ языка, в книге давались различные
допустимые заклятия. Проведя за ней почти полчаса, Гарри узнал смысл всех чар,
которыми пользовался и которые слышал. Ему даже показалось, что он понял, как
составлять некоторые из них. Каким же он был дураком, когда откладывал подарки
Гермионы!
   Где она взяла эти книги? Первую, по соображениям Гарри, можно было купить
только в Темном переулке, несмотря на то, что с виду та была вполне безобидна -
палочка на белом фоне - другую - разве что в какой-нибудь школе мракоборцев.
Подбирая подарок к совершеннолетию друга, Гермиона превзошла саму себя: книги
впервые так крепко увлекли Гарри.
   - Привет, - произнес кто-то над ухом, когда именинник листал оглавление
второй книги.
   Гарри вздрогнул, и книга в его руках захлопнулась. Голос был грубый, с
хрипотцой, до безумия знакомый.
   - Профессор Грюм!
   - Тихо, Поттер, не шуми, перепугаешь магглов, - проворчал, улыбаясь, Грозный
Глаз, и его улыбка немного походила на гримасу, - а насчет профессора ты прав,
теперь я снова буду учителем.
   - Кто? Вы? Почему? Я ничего не понимаю...
   Грюм хмыкнул и достал какую-то бумагу:
   - На, читай.
   Через пару минут Гарри поднял на неожиданного гостя сияющие глаза:
   - "Хогвартс" не закроют!
   - Да, Поттер. Догадайся, что я буду преподавать?
   - Неужели защиту от темных сил?
   - Да, именно. И мне плевать на то, что Волдеморту это не понравится!
   - Зато понравится нам, ученикам! Пусть он только посмеет...
   - Поттер, ты издаешь слишком много шума. Ты же не хочешь, чтобы магглы что-то
заподозрили.
   - Теперь мне все равно, - произнес Гарри. - Слушайте, а кто же будет
преподавать зелья? Говорили, что Слагхорн сбежал из школы...
   - Не имею понятия. А сейчас... что-то он запаздывает, - недовольно сказал
Грозный Глаз.
   Гарри вздрогнул от громкого хлопка.
   - А теперь... я представляю второго участника нашей авантюры "Похитители
Поттера". Ремус Люпин.
   Вышеназванный волшебник, улыбаясь, выглянул из-за широкой спины Грюма.
   - Извини, что не пытался связаться, - смущенно сказал он, - летом у меня с
Нимфадорой была свадьба.
   - Да брось, Ремус, - произнес Грозный Глаз, усаживаясь на обреченно
скрипнувший стул, - Поттер ведь знал об этом.
   Гарри от души поздравил Люпина.
   - Ну, как ты тут живешь? - спросил Ремус.
   - С дядей Верноном сегодня ночью случился приступ, - мгновенно поделился
переживаниями мальчик, - может, он и самый что ни на есть маггл, но все равно...
он же человек. И он терпел меня в меру своих возможностей.
   - Да, да мы видели, что произошло вчера, - мягко произнес Люпин. Гарри
обратил внимание на то, что тот был в новой, серого цвета мантии, хоть и в очень
обшарпанных ботинках. - с ним все должно быть в порядке. Что же касается
противостояния Волдеморту, то мы должны непременно поговорить обо всех наших
успехах и неудачах. Но обсуждать все это мы будем там, где никто не сможет нам
помешать и где люди будут нас понимать и захотят узнать ответы на те же вопросы,
что собираемся задать мы с Грозным Глазом. То есть в гости к семейству Уизли.
   Тут же, словно о нем вспомнили, глаз Грюма крутанулся куда-то вниз:
   - Поттер, сюда идет твоя тетя. Нам остаться?
   - Я думаю, да, - решительно сказал Гарри, - но перед тем, как отправиться в
"Нору", я должен сделать все дела по дому. Знаете, как им будет трудно без
дяди...
   Грюм хмыкнул:
   - У меня есть одна идейка.. Мы поможем тебе прибраться. У нас, как ты знаешь,
уже есть опыт. Только скажи своему жирному братцу, чтобы выметался наружу, а то,
не ровен час, у меня дрогнет рука.
   - Он боится волшебства с тех пор, как Хагрид пробовал превратить его в
поросенка, - догадываясь, о чем говорит Грозный Глаз, объяснил Гарри.
   - Не знаю, что у Рубеуса было по трансфигурации, - весело подключился Люпин,
- но этот хвост мы все помним до сих пор...
   - Гарри Поттер, - холодно и громко произнесла Петуния, открыв дверь рывком
руки, и тут же замерла с выпученными глазами.
   Грюм хихикнул, и его хриплый смешок заставил тетю вздрогнуть.
   - Кто эти двое? - сурово спросила она.
   - Эти двое? - Грюм недоуменно повернулся к Гарри, - Поттер, ты что, не
удосужился назвать имена своих друзей?
   - Вы же знаете, - нетерпеливо сказал тот, - что они не интересуются моими
друзьями.
   Одновременно Гарри переполняла гордость: Аластор Грюм считает его своим
другом. Не сыном своего друга, а другом!
   - Знаю, знаю, - отмахнулся Грозный Глаз. - Мадам, позвольте узнать Ваше имя.
   - Петуния Дурсли, - последнее слово она выделила.
   - Если я не ошибаюсь, Вы - сестра Лили?
   - Да, но времена, когда я жила с этой женщиной в одном доме и общалась с ней,
прошли, - довольным голосом заявила тетка Гарри.
   - Ну по крайней мере Вы, в отличие от Вашего магглового мужа, можете
разговаривать с волшебниками без крика. Это уже что-то. Кстати, простите, что мы
до сих пор не представились. Аластор Грюм, - и мракоборец повернулся ко второму
гостю.
   - Ремус Люпин, - послушно сказал тот.
   Петуния в ужасе посмотрела на волшебный глаз Грюма.
   - Старая травма, - незамедлительно отреагировал тот. - Так вот, миссис
Дурсли, - в голосе Грозного Глаза мелькнула нотка сарказма, - Поттер уедет
отсюда. Сегодня же. Но перед этим он должен прибраться в доме, не так ли?
   Тетя кивнула:
   - Я даю ему на все час. И без его волшебных штучек!
   - Как это без штучек! - возмутился Грюм. - У парня День рождения...
   - На все про все пятнадцать минут, - сказала свое последнее слово Петуния и
вышла, хлопнув дверью.
   - Ну что, Поттер, - весело сказал Грозный Глаз, вскакивая на ноги, - доставай
свою палочку!

0

5

Хе-хе хоть кто то читал?Зацените!

0

6

я слегка начала... неплохо!  ^_^
ниче, потом получше почитаю - скажу че-нить хорошее)))

0

7

Окей!

0

8

весело...тока мона мне тему переименовать?

0

9

Весело в смысле прикольно, суперски и т.д. и т.п.
Это у меня просто слово паразит от почти подруги...

0

10

Конечно!

0

11

Интересно.

0

12

Вобщем продолжение Эрагона, и это только 1 книга, есть и 2, но ее попозже!
ИСТОРИИ О ДРАКОНАХ
Взошло солнце, и его тёплые лучи, проникнув в щель между ставнями, коснулись лица Эрагона. Он сел в постели, протирая глаза, потом спустил ноги на пол. Сосновые доски показались очень холодными. Эрагон с наслаждением потянулся, распрямил усталые, стёртые в кровь ноги и встал, зевая и почёсываясь.
На полках рядом с кроватью он разместил свою «коллекцию»: особым образом изогнутые и переплетённые ветки и корни, раковины, куски скальной породы, внутри которых виднелись сверкающие кристаллы, пучок целебных трав… Больше всего он любил узловатый корень, части которого так переплелись, что невозможно было определить, где конец, а где начало, этот корень ему никогда не надоедало разглядывать. Ещё в комнате имелся маленький прикроватный столик да небольшой комод.
Эрагон надел башмаки да так и застыл, глубоко задумавшись и уставившись в пол. По рассказам дяди он знал, что ровно шестнадцать лет назад его мать, которую звали Селена, вернулась в Карвахолл — беременная и без мужа. Она ушла из дома шесть лет назад и за все это время ни разу даже весточки не прислала. Известно было лишь, что она предпочитала жить в больших городах. И вот через шесть лет она вернулась домой — в богатой одежде, с жемчугами в волосах — и попросила у своего брата Гэрроу разрешения пожить у него, пока не родится ребёнок. Через пять месяцев на свет появился её сын, и тут Селена, заливаясь слезами, обратилась к брату и его жене Мэриэн с новой просьбой: воспитать мальчика. Когда они спросили, почему она хочет оставить сына, она лишь горше заплакала и сказала: «Я должна так поступить». Селена так отчаянно молила их, что они наконец согласились. Назвав мальчика Эрагоном, она уже на следующее утро покинула Карвахолл и никогда больше туда не возвращалась.
Эрагон хорошо помнил, как Мэриэн перед смертью рассказала ему об этом. Его тогда больше всего потрясло то, что Гэрроу и Мэриэн не являются его настоящими родителями. Казалось, зашатались и рухнули сами основы его бытия. Вскоре, впрочем, он научился как-то жить с ощущением «брошенного ребёнка», но его и до сих пор мучили подозрения, что для собственной матери он просто оказался недостаточно хорош. Наверное, думал он, у неё были веские причины, чтобы так поступить, но мне бы очень хотелось знать, каковы они, эти причины!
И ещё одно не давало ему покоя: кто его отец? Селена никому не сказала о нем ни слова, и кто бы ни был этот человек, он никогда не приходил в селение в поисках сына. Эрагону очень хотелось узнать хотя бы его имя и откуда он родом.
Он вздохнул и принялся тщательно умываться, вздрагивая, когда капли ледяной воды попадали ему на шею и на спину. Приведя себя в порядок, он вытащил из-под кровати синий камень и положил его на полку. Утренний свет ласково коснулся его гладкой поверхности, отбрасывая на стену синеватые блики. А Эрагон поспешил на кухню, где Гэрроу и Роран уже сели завтракать. На завтрак был цыплёнок. Эрагон поздоровался, и Роран с улыбкой поднялся ему навстречу.
Роран был на два года старше своего двоюродного брата. Крепкий, мускулистый, ловкий, он, казалось, не делал ни одного лишнего движения. Они с Эрагоном были удивительно близки, больше чем многие родные братья.
— Хорошо, что ты вернулся! — воскликнул Роран. — Как охота?
— Плохо, — мотнул головой Эрагон, жадно вгрызаясь в кусок цыплёнка. — А дядя тебе не рассказал, что со мной у мясника случилось?
— Нет, — удивился Роран, и Эрагону пришлось поведать всю историю с самого начала.
Роран потребовал, чтобы Эрагон немедленно показал ему камень. Сперва он долго восхищался удивительным самоцветом, а потом, словно опомнившись, встревоженно спросил:
— А с Катриной-то ты поговорить сумел?
— Нет. Куда уж тут — после такой-то ссоры с её отцом! Но она будет ждать тебя, когда прибудут купцы. Я попросил Хорста все ей передать, и он, конечно же, мою просьбу уже выполнил.
— Ты рассказал о нас Хорсту? — возмутился Роран. — Да как ты мог! Если б я хотел, чтобы о наших отношениях знали все вокруг, я и сам запросто растрезвонил бы об этом. Теперь Слоан никогда больше не позволит ей со мной видеться!
— Хорст никому ничего не скажет, — заверил его Эрагон. — И не позволит Слоану обижать ни её, ни тебя. Причём тебя-то в первую очередь!
Роран, похоже, не очень-то поверил словам брата, но спорить с ним не стал, и оба снова принялись за еду, а Гэрроу молча на них поглядывал. Когда все было съедено подчистую, они быстро убрали со стола и отправились в поле.
Солнце в небе казалось каким-то на редкость бледным и холодным, и проку от него было мало. Под его недреманым оком они трудились весь день: убрали с поля оставшийся ячмень, перенесли в амбар тыквы, срезав их с колючих вьющихся стеблей, потом выкопали брюкву, свёклу и турнепс, разложили все это на просушку и перенесли в кладовую уже собранные и посушенные стручки позднего гороха и бобов. Лишь поздним вечером они наконец смогли выпрямить ноющие от усталости спины и с облегчением вздохнули: с уборкой урожая было покончено.
В последующие дни они только и делали, что солили и мариновали овощи, лущили горох и бобы, заготавливая продукты на зиму.
Через девять дней после возвращения Эрагона с охоты ветер переменился и принёс с гор противную пелену мокрого снега, затянувшую все вокруг, и вскоре снег уже валил вовсю, укрывая землю белым покрывалом. Метель поднялась такая, что из дому выходить не хотелось — разве что за дровами да покормить животных. Все трое сгрудились у очага, слушая, как воет ветер и стучат под его порывами тяжёлые ставни. Непогода бушевала несколько дней, а когда метель наконец улеглась, за порогом, казалось, раскинулся новый мир — мир белых снегов и безмолвия.
— Ох, боюсь, купцы в этом году и пройти к нам не смогут, уж больно снег рано выпал да такой глубокий, — заметил Гэрроу. — Они уж и так задерживаются. Ну да, может, ещё придут, подождём несколько дней. Но если они так до Карвахолла и не доберутся, придётся нам в деревне все покупать, а это куда дороже. — В голосе Гэрроу слышалась тревога.
Прошло несколько дней, но купцы так и не появились. В доме воцарилась мрачная тишина.
На восьмой день с утра Роран все же вышел на дорогу и вскоре получил подтверждение: купцы в Карвахолл не приходили. Весь день Гэрроу готовился к походу в деревню за припасами, с мрачным видом прикидывая, что можно там продать или обменять. Вечером, уже ни на что не надеясь, Эрагон решил на всякий случай снова сходить к дороге. И, к своей великой радости, обнаружил в снегу глубокие колеи и отпечатки конских копыт. Он тут же бросился домой, чтобы сообщить приятную новость Гэрроу и Рорану: купцы наконец прибыли!
Повеселев, они сложили часть урожая, приготовленную на продажу, в тележку, чтобы ещё до восхода солнца двинуться в путь. Гэрроу надел на пояс кожаный кошель с несколькими монетами, а Эрагон пристроил синий камень, бережно завёрнутый в тряпицу, между мешками с зерном, чтобы он ненароком не скатился на ухабистой дороге.
На скорую руку позавтракав, они впрягли в тележку лошадь и по расчищенной заранее тропе выехали на дорогу. Повозки купцов уже проложили в снегу довольно плотную колею, так что ехать было нетрудно, и к полудню они должны были до Карвахолла непременно добраться.
Карвахолл был самой обыкновенной небольшой деревней, но сейчас, когда прибывшие купцы раскинули вокруг него свои палатки, он казался гораздо больше. Повсюду слышались смех и крики детей. На свежевыпавшем снегу яркими пятнами выделялись многочисленные повозки и костры. Особенно впечатляли четыре пёстрых шатра, где устроились бродячие артисты. Между деревней и палаточным лагерем тянулся непрерывный человеческий поток.
Возле ярких палаток и прилавков толпились люди. Испуганные шумом, ржали лошади. Снег был утрамбован до блеска, а в иных местах снег до земли растопили горящие костры. Запах жареных орехов перекрывал все прочие разнообразные и соблазнительные ароматы, висевшие в воздухе.
Гэрроу нашёл местечко для своей тележки, привязал лошадей и, вынув из кошелька несколько монет, протянул их Рорану и Эрагону:
— Вот, можете немного развлечься. Ты, Роран, сразу по своим делам отправляйся, но к ужину чтоб был у Хорста. А ты, Эрагон, бери свой камень и ступай за мной. — Эрагон подмигнул Рорану и сунул деньги в карман, уже зная, как их потратит.
Роран тут же ушёл, лицо его выражало чрезвычайную решимость. А Гэрроу с Эрагоном нырнули в толпу. Женщины, сбившись в стайки, выбирали ткани и одежду, а их мужья поодаль изучали новые замки, рыболовные крючки и сельскохозяйственный инвентарь. Дети так и шныряли взад-вперёд, вопя от возбуждения. В одном ряду торговали ножами, в другом — специями, в третьем красовались сияющие горшки и кастрюли, а в четвёртом — конская упряжь.
Эрагон с любопытством смотрел на купцов. Дела у них, похоже, шли не так хорошо, как в прошлые годы. Их дети насторожённо, даже испуганно посматривали на покупателей, одежда на них была вся в заплатках. Сами же торговцы, худые и мрачные, были опоясаны мечами и кинжалами, с которыми явно не расставались. Даже их жены носили на поясе небольшие клинки.
Чего это они так вооружились? — думал Эрагон. Купцы всегда были людьми весёлыми и добродушными, но теперь от их добродушия не осталось и следа, и Эрагон с удивлением посматривал на них, продираясь вслед за Гэрроу сквозь толпу. Гэрроу искал Мерлока, ювелира, у которого местные модницы обычно покупали всякие побрякушки.
Наконец они его обнаружили за одним из последних шатров; он показывал женщинам новые брошки, то и дело вызывая у них восторженные возгласы. Судя по всему, вскоре должен был опустеть не один кошелёк. У Мерлока, похоже, торговля шла хорошо, каждый раз он привозил все больше самых разнообразных товаров. Одетый в добротное платье, потряхивая козлиной бородкой, он добродушно и слегка презрительно подшучивал над женщинами и все время смешил их.
Возбуждённые покупательницы не давали Гэрроу и Эрагону подойти поближе к прилавку, и они пока присели в сторонке, решив немного отдохнуть. Увидев, что Мерлок наконец освободился, они поспешили к нему.
— А вам, господа мои, что будет угодно? — вежливо спросил Мерлок. — Амулет или, может, какой-нибудь приятный пустячок для дамы? — И он изящным движением выложил на прилавок серебряную розу, сделанную с удивительным мастерством. Эрагон уставился на розу, точно заворожённый, и Мерлок, заметив это, сказан: — Между прочим, за этот дивный цветок я прошу всего лишь три кроны, хотя сделали его знаменитые резчики Белатоны.
— Мы, господин мой, хотели не купить, а продать, — тихо промолвил Гэрроу.
Мерлок тут же спрятал розу и с новым интересом посмотрел на них.
— Понятно… Ну что ж, если вещь у вас достаточно ценная, так, может быть, вы захотите её обменять на эту розу или на что другое из моих прекрасных изделий. — Он вопросительно умолк, но Гэрроу и Эрагон тоже смущённо молчали, так что Мерлоку пришлось самому продолжить разговор: — Итак, ваша драгоценность при вас?
— Да. Но мы бы предпочли показать её тебе где-нибудь в другом месте, — твёрдо заявил Гэрроу.
Мерлок удивлённо приподнял бровь, однако ласковый тон его ничуть не переменился:
— В таком случае позвольте пригласить вас в мою палатку.
Он собрал свои побрякушки, бережно сложил их в окованный железом сундук, запер его на замок, а затем повёл своих гостей в лагерь. Они долго петляли меж палатками, пока не добрались до той, что стояла несколько на отшибе. Верхняя часть палатки была алой, а нижняя — чёрной, их края, выполненные в виде треугольников, как бы пронзали друг друга. Мерлок откинул полог палатки и пригласил их войти.
В палатке было ещё несколько сундучков с товаром, довольно странное округлое ложе и три сиденья, сделанные из древесных пней с корнями. На белой подушке лежал кривой клинок, рукоять которого украшал крупный рубин.
Мерлок опустил полог палатки и повернулся к гостям:
— Прошу вас, садитесь и, наконец, покажите мне то, ради чего затеяли этот разговор с глазу на глаз.
Эрагон развернул тряпицу и положил камень на пол между двумя старшими мужчинами. Глаза Мерлока хищно блеснули, он протянул было руку к самоцвету, потом отдёрнул её и спросил:
— Можно посмотреть?
Гэрроу молча кивнул, и Мерлок, положив камень на ладонь, нагнулся и достал из узкого ящичка медные весы со множеством маленьких гирек.
Взвесив камень, Мерлок принялся внимательно изучать его поверхность в лупу, потом слегка протёр камень шерстяной тряпочкой и провёл по нему острым краем какого-то маленького прозрачного камешка. Затем тщательно измерил длину камня и его диаметр, записывая цифры на грифельной доске, и долго задумчиво смотрел на них. Наконец, точно очнувшись, спросил:
— А вы знаете, сколько он стоит?
— Нет, — признался Гэрроу, нервно дёрнув щекой, и от смущения заёрзал на жёстком сиденье.
— К сожалению, и я этого определить не могу, — усмехнулся Мерлок. — Но вот что я могу вам сказать точно: эти белые прожилочки — точно такой же минерал, что и сам камень. Просто у них цвет другой. А вот что это за минерал — понятия не имею. Я такого ни разу в жизни не встречал. Он прочнее даже алмаза! Не знаю уж, какой ювелир его обрабатывал, но инструменты у него были просто небывалые. А может, он и магией пользовался. Да, но самое главное то, что камень этот полый внутри!
— Как это? — воскликнул Гэрроу.
И Мерлок с некоторым раздражением пояснил:
— Вы когда-нибудь слышали, чтобы цельный камень издавал такой звук? — Он схватил кинжал, лежавший на белой подушке, и плашмя ударил клинком по камню.
Возник чистый звук, похожий на звон колокола, и медленно угас. Эрагон даже вскочил, опасаясь, что Мерлок повредил камень, но ювелир подтолкнул камень к нему и заявил:
— Ни малейшей царапины мой клинок на нем не оставил! Сомневаюсь, что этому камню можно вообще нанести хоть какой-то ущерб, даже если стукнуть по нему молотком.
Гэрроу скрестил на груди руки и, задумавшись, долго молчал. Эрагон озадаченно поглядывал то на него, то на ювелира. «Мне тоже показалось, — думал он, — что в Спайне этот камень оказался не случайно… Но неужели он был обработан с помощью магии? Интересно, для чего? Или для кого?» Наконец Эрагон не выдержал и прямо спросил:
— А сколько он стоит-то? Хотя бы примерно.
— Не могу сказать. Не знаю, — ответил Мерлок и горестно покачал головой. — Но я не сомневаюсь, что кое-кто все на свете бы отдал, лишь бы этот камень заполучить. Только здесь вы таких людей не найдёте. Для этого вам на юг надо ехать, в большие города. А для местных жителей твой камень, мальчик, не более чем занятная безделица, никто не станет тратить на неё деньги, когда нужно купить ещё столько куда более необходимых вещей.
Гэрроу неподвижно смотрел куда-то вверх, словно игрок, подсчитывающий свои шансы на успех.
— Значит, ты его покупать не будешь? — спросил он наконец.
Купец ответил мгновенно:
— Не хочу рисковать. Возможно, я и смог бы найти для него достаточно богатого покупателя, но уверенности в этом у меня нет. Даже если бы я его и нашёл, вы-то денег все равно раньше следующей весны не получили бы — я ведь до весны больше сюда не приеду. Кстати, интересно было бы знать… Но скажите, почему вы так настаивали на том, чтобы разговор наш сохранить в тайне от других?
Эрагон сперва бережно завернул камень и убрал его за пазуху, а уж потом осторожно ответил, опасаясь, что после его слов и Мерлок взорвётся от гнева, как Слоан:
— Потому, что я нашёл его в Спайне! И кое-кому здесь это очень не нравится.
Мерлок как-то странно на него посмотрел и сказал:
— А ты знаешь, почему и я, и остальные купцы в этом году так задержались? (Эрагон молча покачал головой.) Дело в том, что нас весь год преследуют несчастья. Похоже, в Алагейзии наступило царство хаоса. Мы постоянно страдали от болезней, от бандитских налётов и вообще от невезения. Из-за участившихся нападений варденов Гальбаторикс заставляет население городов посылать все больше и больше солдат в приграничные полки, вынужденные теперь сражаться ещё и с ургалами. Эти твари отчего-то мигрируют на юго-восток, по направлению к пустыне Хадарак, и никто не знает, почему это происходит. На это, в общем, можно было бы и не обращать внимания, если бы их маршрут не пролегал по густонаселённым местностям. Их видели и на дорогах, и близ больших городов. Но хуже всего, что поступают сведения о том, что в Алагейзии все чаще появляются шейды. Правда, сведения эти пока не получают должного подтверждения — ведь после встречи с этими тварями мало кто остаётся в живых.
— Но почему же у нас никто об этих событиях даже не слышал? — воскликнул потрясённый Эрагон.
— Это началось относительно недавно, всего несколько месяцев назад. — Мерлок заметно помрачнел. — Порой жителям целых деревень приходится сниматься с насиженных мест, потому что ургалы вытаптывают их поля и уничтожают урожай и людям грозит голод.
— Ерунда, — проворчал Гэрроу, — мы тут никаких ургалов давным-давно не видели. Когда-то, правда, побывал тут один, так теперь его рога украшают таверну Морна. Мерлок, презрительно приподняв бровь, заметил:
— Может, оно и так, да только у вас селение небольшое, горное, сюда редко кто заглядывает. Ничего удивительного, что вы и ургалов могли не заметить, если они стороной прошли. Хотя вряд ли тут все так и останется. Я ведь и заговорил-то об этом только потому, что и здесь уже очень странные вещи творятся, раз ты, парень, в Спайне такой камень нашёл. — И Мерлок умолк, намекая, что им пора уходить. Он проводил их до выхода из палатки, поклонился, но на устах у него играла лёгкая усмешка.
Гэрроу решительно зашагал обратно в Карвахолл. Эрагон плёлся сзади, едва за ним поспевая.
— Ну, и что ты об этом думаешь? — спросил он дядю.
— Хочу сперва ещё людей поспрашивать, а уж потом решим, что делать дальше. Ты камень в повозке спрячь и до обеда можешь делать что хочешь. Встретимся у Хорста.
Эрагон тут же нырнул в толпу, пробираясь к их повозке. Торговля и обмен займут у дяди несколько часов — за это время можно успеть повеселиться всласть. Эрагон спрятал камень под мешками и, чрезвычайно довольный собой, бодрой походкой направился к торговым рядам.
Он переходил от одного лотка к другому, прицениваясь и рассматривая товары, хотя денег у него было негусто. Беседуя с купцами, он получил полное подтверждение словам Мерлока о том, что в Алагейзии неспокойно. Снова и снова он слышал одно и то же: с прошлого года стало опасно бродить по дорогам и, похоже, стране грозят новые беды.

0

13

Эрагон купил себе несколько солодовых леденцов и очень горячий пирожок с вишнями. Поесть горячего после нескольких часов, проведённых на снегу, было очень приятно. Он с наслаждением облизал перепачканные липким вишнёвым соком пальцы и хотел было купить ещё пирожок, но передумал и, присев на ступеньку какого-то крыльца, сунул в рот леденец. Рядом для собственного развлечения боролись двое парнишек из Карвахолла, но Эрагону почему-то совсем не хотелось к ним присоединяться.
День начинал клониться к вечеру; купцы стали расходиться, чтобы продолжить деловые переговоры за обеденным столом. Эрагон с нетерпением ждал вечера, зная, что тогда из своих шатров выйдут жонглёры и сказители, будут показывать фокусы, рассказывать старинные истории, устроят представление. Он обожал слушать сказки о волшебниках, древних божествах и особенно о Всадниках, повелителях драконов. В Карвахолле имелся, правда, и свой сказитель по имени Бром — они с Эрагоном были хорошими приятелями. Но истории Брома за эти годы всем здорово поднадоели, а бродячие артисты всегда исполняли что-нибудь новенькое, и деревенские жители слушали их с наслаждением.
Эрагон каблуком сбил с крыльца сосульку и вдруг увидел совсем рядом с собой Слоана, который, не замечая его и как-то боязливо втянув голову в плечи, спешил к таверне Морна. Эрагон, разумеется, тут же пошёл за ним следом.
В таверне было жарко, под низким потолком висел жирный неприятный дым от сальных свеч. Над дверью красовались чёрные блестящие рога ургала, между их изогнутыми остриями было не меньше сажени. В одном конце вытянутого пивного зала была стойка, за которой возвышался и сам Морн в рубахе с закатанными по локоть рукавами. Нижняя часть лица у Морна казалась какой-то стёсанной, словно он случайно приложился подбородком к вращающемуся мельничному колесу. Людей за дубовыми столами было полно; все слушали двух купцов, которые, пораньше закончив свои дела, зашли к Морну выпить пива.
Морн мыл кувшин и сразу заметил Эрагона:
— Здорово, парень! А дядя твой где?
— Покупает, меняет, — пожав плечами, ответил Эрагон. — Он хочет сегодня со всем покончить.
— И Роран здесь? — спросил Морн, вытирая кувшин чистой тряпицей.
— Ага. В этом году у нас все животные здоровы, вот никому и не пришлось на ферме оставаться.
— Хорошо, хорошо.
Эрагон, указав Морну на тех двоих, спросил:
— Кто они?
— Скупщики зёрна. Несут всякие небылицы, будто повсюду им зерно за бесценок продавали. Надеются, что и наши им поверят.
«Ну что ж, всем деньги нужны», — рассудительно подумал Эрагон, понимая, что в этих купцах так злит Морна.
— И что же ещё они рассказывают? — спросил он. Морн фыркнул:
— Говорят, будто вардены заключили союз с ургалами и собирают армию, чтобы напасть на нас. И вроде бы мы только милостью нашего короля и живём до сих пор в безопасности — как будто Гальбаториксу есть до нас какое-то дело! Да ему плевать, даже если все наши селения дотла сгорят! Пойди, если хочешь, сам послушай. А у меня и без их брехни забот хватает.
Первый купец был такой толстый, что даже не помещался в кресле, выползая из него, как тесто из квашни, и при каждом его движении кресло начинало жалобно и протестующе скрипеть. На лице у толстяка не было и намёка на растительность, а пухлые ручки были младенчески нежными. Он, причмокивая толстыми губами, пил пиво и постоянно улыбался. Второй купец, как бы в противоположность первому, был чрезвычайно худ и мрачен. Его обветренное красное лицо было покрыто какими-то неприятными гнойными прыщами, возникшими, видимо, от грязи.
Толстяк, тщетно пытаясь устроиться поудобнее в узковатом для него кресле, с воодушевлением говорил:
— Нет, вы просто не понимаете! Вы здесь в безопасности только благодаря неустанной заботе нашего короля. Только благодаря ему вы ещё живёте спокойно и даже можете спорить с нами. Но если он в милосердии своём все же лишит вас своего покровительства — тогда горе вам! Помяните моё слово!
Кто-то насмешливо крикнул ему в ответ:
— Вот уж врёт и денег не берет! Может, ты ещё расскажешь нам, что и Всадники вернулись? А сами вы с приятелем по сотне эльфов убили? Ты что же, думаешь, мы, как дети, тотчас сказкам твоим поверим? Ты за нас не волнуйся, мы и сами отлично можем о себе позаботиться!
Вокруг дружно засмеялись.
Купец хотел было возразить, но тут вмешался его тощий приятель. Он поднял руку, и безвкусные, но дорогие перстни блеснули у него на пальцах.
— Вы нас неправильно поняли, — сказал он. — Все мы прекрасно понимаем, что Империя не в силах заботиться о каждом в отдельности, хотя нам, может быть, этого и хотелось бы, зато она способна отогнать от наших границ ургалов и прочую нечисть и сохранить установившееся равновесие… — Купец запнулся, точно подыскивая нужное слово, но так и не нашёл его. Помолчав немного, он снова заговорил: — Вы вот злитесь, что наши власти к людям несправедливы. Законный упрёк, но на то они и власти, чтобы не всем одинаково нравиться. В любом государстве возникают всякие споры и раздоры, повсюду есть недовольные. А ведь, если честно, нам тут не на что жаловаться. Впрочем, у нас и недовольных не так-то много.
— Ну да-а, — протянула какая-то женщина, — если, конечно, считать, что у варденов в войске людей немного…
Толстяк вздохнул:
— Мы уже объясняли вам: вардены совершенно не намерены помогать никому из простых людей. И все слухи об их возможной помощи — ложные. Их распространяют всякие предатели, которые стремятся подорвать основы Империи и убедить всех в том, что истинная угроза таится внутри, а не снаружи наших границ. На самом деле их единственная цель — свергнуть нашего короля и захватить власть в стране. У них повсюду шпионы, но вам никогда не узнать, кто именно на них работает!
Эрагону слова толстяка очень не понравились, однако оба купца говорили так складно и убедительно, что многие кивали в знак согласия. Не выдержав, Эрагон сделал шаг вперёд и воскликнул:
— Аоткуда вам-то все это известно? Я, например, могу заявить, что облака зеленые, но ведь это ещё не значит, что они и в действительности такие. Докажите, что правду сказали!
Оба купца смотрели на него с нескрываемой злобой, а деревенские выпивохи примолкли, ожидая, каков будет их ответ Эрагону. Первым заговорил тощий купец. В глаза Эрагону он не смотрел.
— Неужели у вас детей уважительному отношению к взрослым не учат? Или, может, у вас любой мальчишка может уважаемого человека на спор вызвать, если ему это в голову взбредёт?
Многие нахмурились, с неудовольствием поглядывая на Эрагона, потом кто-то из мужчин все же решительно потребовал:
— Ты сперва на вопрос ответь, а уж потом нам нотации читать будешь.
— Но ведь любой здравомыслящий человек… — начал было толстяк, и голос его потонул в поднявшемся шуме. Над верхней губой толстого купца заблестели капельки пота: спор явно разгорался с новой силой.
Эрагон, понимая, что ещё слишком молод, чтобы в этом споре участвовать, вернулся к стойке. Во рту у него был противный кислый вкус. Он никогда ещё не встречал человека, который бы настолько преклонялся перед Империей и готов был до потери сознания спорить, отстаивая её интересы. Жители таких отдалённых селений, как Карвахолл, уже давно ненавидели слуг Империи, передавая свою ненависть из поколения в поколение. Империя ни разу не оказала им помощи в голодные годы, когда люди в деревнях умирали сотнями, да и королевские сборщики налогов были поистине безжалостны. Эрагон чувствовал, что в этом споре с купцами правда на его стороне, однако же упоминание о варденах заставило его задуматься.
Варденами называли группу мятежников, постоянно совершавших дерзкие налёты на земли Империи. Группировка эта возникла почти сразу после воцарения Гальбаторикса, то есть уже более ста лет назад, но кто её создал и кто руководил варденами теперь, так и осталось тайной. Вардены приобрели за эти годы немало сторонников и сочувствующих, благодаря которым им удавалось избегать любых попыток Гальбаторикса уничтожить их. Известно о них было немного; все знали, что слуги Империи считают их изгоями, что они вынуждены скрываться, но готовы принять в свои ряды любого, кто всем сердцем ненавидит Империю. Вот только найти варденов было чрезвычайно трудно…
Морн, низко склонившись над стойкой, сказал Эрагону:
— Невероятно, правда? Да эти двое хуже стервятников, что кружат над издыхающим зверем! Ох, и будут у них неприятности, коли они тут ещё задержатся!
— Неприятности? — переспросил Эрагон.
— Ну да! — И голос Морна потонул в сердитых выкриках спорящих.
Спор явно угрожал перерасти в потасовку, и Эрагон решил уйти из таверны от греха подальше. Дверь, захлопнувшись за ним, сразу отрезала его от царившего в таверне шума. Близился вечер, солнце уже садилось, от домов пролегли длинные тени. Быстро шагая по улице, Эрагон заметил в одном из проулков Рорана и Катрину.
Роран что-то говорил ей — Эрагону не было слышно, — а Катрина, потупившись, тихо ему отвечала. Потом приподнялась на цыпочки, поцеловала его и сразу же убежала прочь. Эрагон, разумеется, тут же со смехом подскочил к Рорану:
— Ну, кажется, ты отлично время провёл?
Роран что-то нехотя буркнул и быстро пошёл по улице. Эрагон не отставал.
— Ты слышал, что купцы рассказывают? — спросил он. Улица была почти пуста. Все уже сидели по домам — кто вёл деловую беседу с купцами, а кто просто ждал, когда стемнеет и артисты начнут наконец своё представление.
— Слышал, а что? — рассеянно откликнулся Роран. — Ты насчёт Слоана что думаешь?
— Уж тебе-то, по-моему, это должно быть ясно! — съязвил Эрагон.
— Боюсь, дело плохо кончится, если он о нас с Катриной узнает. Я ведь не отступлю! — заявил Роран.
Эрагон промолчал. Прямо на нос ему вдруг села снежинка, и он, подняв лицо к небесам, увидел, что все вокруг затянуто тёмными тучами. Что он мог ответить Рорану? Ну да, Роран прав: ничего хорошего от Слоана ждать не приходится. Эрагон дружески стиснул плечо брата, и дальше они пошли уже рядом.
Обед в гостеприимном доме Хорста всегда был мероприятием чрезвычайно приятным. За столом царило веселье, вино и пиво лились рекой, из-за чего гости шумели ещё пуще. Покончив с обедом, все дружно вышли из дома кузнеца и направились туда, где раскинули свои шатры купцы и артисты. Вокруг большой поляны в землю были воткнуты высокие шесты с зажжёнными свечами на макушках. Чуть поодаль горели огромные костры, и вокруг них по земле плясали неровные тени. Деревенские жители неторопливо собирались вокруг освещённой площадки и, несмотря на холод, радостно ждали начала представления.
Наконец из шатра пёстрой толпой высыпали жонглёры в ярких, украшенных кисточками костюмах. Следом за ними вышли сказители — эти были постарше и поспокойней. Аккомпанируя себе на различных музыкальных инструментах, они вели рассказ, а артисты помоложе представляли пантомиму или живые картины. Первые несколько пьесок были шутливо-развлекательными, в них без конца кто-то падал, спотыкался и попадал в дурацкое положение. Позже, однако, когда свечи на шестах уже начинали шипеть, догорая, а слушатели теснее сомкнули круг, к ним вышел старый сказитель Бром. Клочковатая седая борода спускалась ему на грудь, сутулые плечи и исхудавшее от старости тело скрывались под чёрным плащом с капюшоном. Широко разведя в стороны руки со скрюченными пальцами, больше похожими на когти, Бром начал свой рассказ:
— Пески времени нельзя остановить. Дни и годы текут, текут, хотим мы этого или нет… Зато нам дана память. И минувшее остаётся жить в нашей памяти. То немногое, что вы услышите от меня сегодня, все же может оказаться ценным для вас, ибо я расскажу вам нечто давно забытое, скрывшееся в туманной дымке былых веков. Однако же и без вас, слушателей, прошлое это не смогло бы ожить, превратившись в мой рассказ.
Острый взгляд Брома впивался то в одно лицо, то в другое и наконец остановился на Эрагоне, который слушал особенно заинтересованно.
— Орден Всадников был создан ещё до того, как на свет появились ваши прадеды и даже отцы ваших прадедов, — сказал Бром. — На Всадников была возложена ответственная миссия: защищать и охранять наши земли от врагов, и в течение многих веков им это удавалось весьма неплохо. Доблестные воины, они не знали себе равных в бою, ибо каждый из них обладал силой десятерых. Они были почти бессмертны, и погубить их могли лишь яд и клинок. Невероятно могущественные, они служили только добру. Под их эгидой воздвигались города и мощные твердыни. Пока они охраняли в Алагейзии мир и покой, страна процветала. Эльфы были нашими союзниками, а гномы — друзьями. Города богатели, людям жилось хорошо и привольно. Но увы… счастье не могло длиться вечно.
Бром помолчал, глядя в землю, а когда заговорил снова, бесконечная печаль звучала в его голосе:
— Никто из врагов не мог победить Всадников, а вот от себя самих они защитить себя не сумели! Их могущество достигло расцвета, когда на свет родился мальчик по имени Гальбаторикс. Родился он в провинции Инзильбет, которой более, увы, не существует, и в десять лет, согласно обычаю, был подвергнут испытанию, и тут обнаружилось, что он обладает невиданной магической силой. Вскоре Всадники приняли его в свои ряды.
Гальбаторикс прошёл полный курс обучения, значительно превосходя в успехах всех остальных. Наделённый острым умом, сильным и ловким телом, он быстро занял в ордене подобающее место. Кое-кто, правда, усматривал опасность в столь внезапном возвышении молодого Всадника и предупреждал об этой опасности остальных, но Всадники, обладая невероятным могуществом и всеобъемлющей властью, совершенно позабыв об осторожности, не обратили на эти предупреждения должного внимания. Что и привело в итоге к непоправимой беде.
Вскоре после завершения своего обучения Гальбаторикс вместе с двумя своими приятелями предпринял одно весьма дерзкое путешествие, отправившись далеко на север. Они летели на драконах днём и ночью и в итоге попали в такие края, где все ещё властвовали жестокие ургалы. Впрочем, молодые Всадники рассчитывали — что было, надо сказать, весьма глупо с их стороны — на свои необыкновенные силы и только что обретённые умения. И вот, когда они устроились на ночлег в горах, среди вечных льдов, не таявших даже летом, ургалы окружили их на толстом ледовом пласту (большом леднике), который не таял даже летом, и зверски убили друзей Гальбаторикса вместе с их драконами. Сам Гальбаторикс тоже был тяжело ранен, но ему все же удалось отбиться. Вот только во время этого сражения погиб его дракон, точнее дракониха. Случайно пущенная стрела попала ей прямо в сердце, и, поскольку лечить драконов Гальбаторикс научиться не успел, она умерла у него на руках. И её смерть посеяла в его душе первые семена безумия…
До боли стиснув пальцы, старый сказитель медленно обвёл глазами лица слушателей, черты его казались особенно резкими в отблесках костра. Помолчав немного, он продолжил свой рассказ, и голос его гулко звучал в ночной тишине, подобный погребальному звону.
— Оставшись один, обессилевший и почти утративший разум после смерти любимого дракона, Гальбаторикс скитался по этим пустынным землям в поисках смерти. Но смерть к нему не приходила, хотя он бесстрашно вступал в схватку с любыми чудовищами. Ургалы и прочие монстры вскоре стали спасаться бегством при виде его. И постепенно под воздействием своего безумия Гальбаторикс пришёл к мысли о том, что Всадники должны подарить ему нового дракона. Одержимый этой идеей, он тстился в трудный обратный путь, пешком преодолев горы Спайна. Долгое путешествие, с лёгкостью проделанное им на спине дракона, теперь потребовало от него многомесячных тяжких усилий. Он, разумеется, мог бы охотиться с помощью магии, добывая себе пропитание, вот только в тех местах звери да птицы редко встречаются. Так что, когда ноги наконец вынесли его за пределы Спайна, он умирал от голода. Какой-то фермер нашёл его лежащим без чувств в грязи и сумел сообщить об этом Всадникам.
Так, бесчувственным, они и доставили его в свою обитель, и целители в первую очередь, разумеется, принялись лечить его тело, не предполагая, что более всего пострадала его душа. Четыре дня подряд Гальбаторикс проспал. А проснувшись, ничем не выдал, какая страшная лихорадка пожирает душу его. И вскоре, представ перед советом ордена, потребовал, чтобы ему дали нового дракона. И столь отчаянно и безумно звучала эта просьба, что все собравшиеся смогли воочию убедиться, каково в действительности состояние Гальбаторикса. И когда надежды его не оправдались, ему, совсем утратившему разум, стало казаться, что именно Всадники виноваты в гибели его драконихи. Каждую ночь мысль об этом не давала Гальбаториксу уснуть, и в конце концов у него созрел план мести. — Бром уже не говорил — он шептал, и шёпот этот завораживал слушателей. — Среди Всадников был один, кто ему сочувствовал, и в душе этого человека безумные речи Галь-баторикса пустили прочные корни. С помощью постоянных убеждений и тёмного колдовства, которому научился у шейдов, Гальбаторикс окончательно настроил своего нового дружка против братьев по ордену. Вместе они предательски заманили и убили одного из старейшин, а потом Гальбаторикс без предупреждения набросился на своего верного помощника и тоже его убил. А когда Всадники его нашли, глазам их открылась страшная картина: с пальцев у Гальбаторикса капала кровь, а из уст вырывались страшные нечеловеческие вопли. Но ему удалось вырваться и убежать. Он скрылся в ночи и, несмотря на своё безумие, прятался так хитро, что Всадники так и не сумели его отыскать.
Долгие годы Гальбаторикс скрывался в диких краях, точно загнанный зверь. И был так же жесток. Он всегда был начеку, не подпуская к себе преследователей. Его страшные преступления не были забыты, но искать его со временем прекратили. А потом проклятая судьба дала ему ещё один шанс: он познакомился с молодым Всадником по имени Морзан. Был этот Всадник могуч телом, да слаб умом. И Гальбаториксу удалось уговорить его оставить незапертыми ворота крепости Илирии — теперь она называется Урубаен, — и через эти ворота Гальбаторикс проник в крепость и выкрал только что вылупившегося из яйца юного дракона.
Гальбаторикс и его новый последователь Морзан скрылись в местах, пользовавшихся такой дурной славой, что Всадники там бывать не отваживались. И Мор-зан стал учиться чёрной магии, стараясь проникнуть в самые сокровенные её тайны, даже такие, которые никогда и никому открывать было нельзя. И вот наконец обучение его было завершено. К этому времени подрос и чёрный дракон Гальбаторикса, Шрюкн, и тут-то Гальбаторикс вновь и явил себя миру, а Морзан стал его верным и незаменимым помощником. Вместе они могли одержать победу над любым Всадником. И истребляли их по одиночке. И с каждым новым убийством сила их все возрастала. Двенадцать Всадников, правда, присоединились к Гальбаториксу добровольно, гонимые жаждой власти или же мести тем, кто некогда задел или оскорбил их. Эти двенадцать да ещё Морзан и стали называться Чёртовой Дюжиной Проклятых. Это был очень сильный отряд, и Всадники оказались неподготовленными к битве с этим войском. Они терпели одно поражение за другим. Эльфы тоже яростно сражались с Гальбаториксом, Проклятыми и их воинами, но и эльфы в итоге были отброшены и вынуждены бежать. Они скрылись в неведомых потаённых местах, и больше никто их так и не видел.
Один лишь предводитель Всадников, Враиль, все ещё как-то старался противостоять Гальбаториксу и его Чёртовой Дюжине. Старый и мудрый, Враиль бился изо всех сил, чтобы спасти то, что ещё можно было спасти, сохранить последних драконов и не позволить врагам захватить их. Во время последней битвы у ворот Дору Арибы он одержал над Гальбаториксом победу, но не решился сразу нанести ему смертельный удар. Зато Гальбаториксу колебания были чужды, и он, воспользовавшись минутным замешательством Враиля, исподтишка нанёс ему тяжкую рану в бок. Истекая кровью. Враиль бежал на гору Утгард, надеясь отдохнуть там и набраться сил. Но, увы, этому не суждено было сбыться, ибо Гальбаторикс отыскал его, вызвал на поединок и во время сражения нанёс ему запретный удар в пах.
Враиль рухнул на землю, и тогда Гальбаторикс своим сверкающим мечом отсек ему голову.
И тут в его крови вскипела жажда власти и могущества, и он провозгласил себя правителем всей Алагейзии.
С той поры король Гальбаторикс и правит нами.
Закончив своё повествование, Бром поклонился слушателям и как-то чересчур поспешно пошёл прочь, но Эрагон мог поклясться, что видел слезы на щеках старика.
Потрясённые услышанным, люди расходились молча, лишь изредка обмениваясь парой слов. А Гэрроу сказал Эрагону и Рорану:
— Считайте, что вам здорово повезло! Я эту историю слышал всего два раза за всю свою жизнь. И если слугам Империи станет известно, что Бром снова её рассказывал, то вряд ли ему удастся дожить до конца этого месяца!
ПОДАРОК СУДЬБЫ
В тот вечер, вернувшись из Карвахолла, Эрагон решил поставить над синим камнем кое-какие опыты — вроде тех, которые, как ему казалось, ставил Мерлок. Уединившись в своей комнате, он положил на кровать камень и три инструмента. Сперва он взял в руки деревянный молоток, киянку, и несильно стукнул им по камню. Камень негромко зазвенел в ответ. Довольный собой, Эрагон взял второй молоток — тяжёлый, таким обычно размягчают кожу перед шитьём. Глубокий звон, долгий и печальный, был ему ответом, стоило ему ударить по камню этим молотком. И наконец, взяв молоток и долото, он попытался отколоть от камня хотя бы крошку, но ему не удалось даже просто поцарапать гладкую синюю поверхность, хотя звук от камня исходил по-прежнему чистый и звонкий. А когда он замер, Эрагону показалось, что он слышит слабый писк.
Мерлок же говорил, что камень внутри пустой, вспомнил Эрагон. А вдруг там, внутри, что-нибудь ценное? Впрочем, вряд ли удастся до его внутренностей добраться. Но зачем, зачем кому-то понадобилось так потрясающе обтачивать и шлифовать этот камень?! И почему тот, кто отнёс камень в горы Спайна, не позаботился о том, чтобы вынуть его содержимое? А может, он об этом содержимом и не знал вовсе? А может, забыл, где оставил сам камень? Впрочем, вряд ли настоящий маг, которому оказалось вполне по плечу отделать самоцвет, а потом ещё и перенести его в Спайн, мог позабыть, как снова отыскать подобную драгоценность! Так, может, именно мне судьбой предначертано было его найти?
Вопрос, разумеется, остался без ответа. Стремясь разобраться в этой неразрешимой загадке, Эрагон убрал инструменты, а камень снова положил на полку.
В ту ночь что-то неожиданно его разбудило. Он насторожённо прислушался: в доме стояла полная тишина. Но отчего-то Эрагону стало не по себе, и, быстро сунув руку под матрас, он сжал в руке рукоять ножа. Выждав пару минут, он снова рухнул на подушку и тут же заснул.
Пронзительный писк, раздавшийся вдруг прямо у него над ухом, снова заставил его проснуться. Он скатился с кровати, выхватив оружие из ножен и крепко сжимая его в руке. Погремев в темноте трутницей, он зажёг свечу и убедился, что дверь в его комнату плотно закрыта. Потом заглянул под кровать, хотя писк этот был слишком громким для мыши или крысы. Под кроватью ничего не было. Эрагон присел на краешек постели и протёр заспанные глаза. И снова услышал тот же писк! Сильно вздрогнув от неожиданности, он огляделся, пытаясь понять, откуда же этот писк исходит?
Ничего такого ни на стенах, ни на полу он не обнаружил — они были сделаны из прочного дерева, как и его кровать. И он бы, конечно, заметил, если бы какое-то существо заползло ночью под его соломенный тюфяк.
И тут взгляд его скользнул по синему камню и остановился на нем. Он взял камень в руки, рассеянно покачал на ладони, по-прежнему диковато озираясь по сторонам, и пронзительный писк чуть не оглушил его! У Эрагона даже пальцы задрожали: писк исходил из камня!
Что за чертовщина! Этот камень не принёс ему ничего, кроме дурацких, не дающих покоя мыслей, разочарования и гнева, так теперь он ему ещё и спать мешает! Но камень, как бы ни пытался Эрагон испепелить его гневным взором, спокойно лежал у него на ладони, время от времени довольно громко попискивая. Потом писк стал ещё громче и вдруг стих. Эрагон тут же осторожненько пристроил камень на полку и забрался под одеяло. Черт с ним! Какую бы тайну этот камень ни хранил, с отгадками придётся подождать до утра.
Когда Эрагон снова проснулся, прямо в его окно светила луна, и камень на полке был виден очень ясно. Он быстро-быстро раскачивался и подскакивал, стукаясь о стену, настолько залитый лунным светом, что казался белесым. Эрагон вскочил, по-прежнему не выпуская из рук нож. Камень перестал подскакивать, но странное напряжение не отпускало Эрагона. И вдруг камень снова запищал и принялся скакать на месте гораздо сильнее, чем прежде.
Выругавшись, Эрагон стал одеваться. Ему уже было все равно, ценный это камень или нет. Сейчас он унесёт его подальше от дома и закопает! Стоило ему об этом подумать, и камень перестал подпрыгивать и раскачиваться. Он совсем было затих, потом как будто вздрогнул, прокатился по полке и с громким стуком упал на пол. Эрагон в страхе отскочил к двери, но камень, точно живой, устремился за ним.
Вдруг на поверхности его появилась трещина. Потом вторая, третья… Оцепенев от неожиданности, Эрагон наклонился и внимательно всмотрелся в треснувшую поверхность камня. Нож он из рук так и не выпускал. У верхнего конца камня, где сходились все трещины, закачался небольшой кусочек, потом приподнялся и упал на пол. От образовавшейся дырки сразу разбежалось ещё несколько трещин, и из неё высунулась маленькая тёмная головка, за которой последовало странное извивающееся, как у змеи, тело. Эрагон, стиснув в руке нож, замер как вкопанный. Вскоре существо выбралось из камня целиком. Несколько мгновений оно не двигалось, потом чуть шевельнулось и… сразу оказалось на расстоянии от камня в полосе лунного света.
Эрагон был настолько потрясён увиденным, что даже дышать не мог: перед ним, слизывая язычком плёнку с крошечного туловища, стоял новорождённый дракон!
Дракон был не больше локтя в длину, но в нем уже чувствовались достоинство и благородство. Чешуя его отливала глубокой синевой благородного сапфира. Эрагон уже догадался, что найденный им синий камень на самом деле вовсе не камень, а яйцо. Когда дракончик расправлял крылья, очертания его тела становились несколько угловатыми. Крылья были в несколько раз длиннее туловища, и на конце каждого виднелись тонкие костистые пальчики, издали напоминавшие страшные растопыренные когти. Голова дракона была почти правильной треугольной формы. Из-под верхней губы торчали два ещё маленьких, но очень острых изогнутых белых клыка. Когти на лапах тоже были почти белыми, цвета слоновой кости, и зазубренными по внутренней стороне. Цепочка невысоких пока что шипов тянулась вдоль хребта ящера от основания черепа до кончика хвоста. В том месте, где соединялись шея и плечи, была ямка и самый широкий промежуток между шипами.
Стоило Эрагону пошевелиться, и дракон тут же резко повернул голову, уставившись на него прозрачными и холодными как лёд голубыми глазами. Эрагон так и застыл, понимая, что, если такой противник решится атаковать, ему несдобровать.
Но дракончик вскоре утратил к нему всякий интерес и принялся обследовать комнату, неуклюже переступая когтистыми лапами и попискивая, если налетал на мебель или на стену. Потом, мелко трепеща крыльями, взлетел, плюхнулся на постель и, все так же жалобно попискивая, подполз к подушке. В его приоткрытой пасти виднелись ряды острых зубов. Эрагон с опасением присел на краешек постели; дракон осторожно обнюхал его руку, пососал рукав и отвернулся.
Эрагон с улыбкой смотрел на это крошечное, но уже весьма грозное существо. Потом легонько протянул правую руку и погладил дракончика, но тут же с воплем её отдёрнул: мощный разряд неведомой энергии ударил его, пройдя по руке в плечо и мгновенно распространившись по всем жилам, точно жидкий огонь. Рука тут же онемела. В ушах стоял звон металла, свирепая боль пронзала тело. Эрагон хотел вскочить с кровати и не смог: конечности отказывались ему повиноваться. Казалось, прошло несколько часов, прежде чем живое тепло вновь хлынуло в его омертвелые члены и он наконец сумел распрямить их. Его била дрожь, колени подгибались, но он все же заставил себя встать. Правая рука совершенно ничего не чувствовала, пальцы не двигались, и Эрагон в ужасе смотрел, как посреди ладони возникает и расплывается странное белое пятно овальной формы. Кожа в этом месте страшно чесалась и горела, точно после укуса ядовитого паука. Сердце в груди билось как бешеное.
Хлопая от растерянности глазами, Эрагон тщетно пытался понять, что, собственно, с ним такое случилось. Вдруг в мозгу его возникло странное ощущение — словно кто-то невидимый коснулся его мыслей, как касаются пальцем руки собеседника, желая обратить на себя его внимание. Затем это ощущение пропало, но вскоре возникло снова, на сей раз сконцентрировавшись в некое подобие мысли: пожалуй, это любопытно, думал Эрагон. Казалось, рухнули невидимые стены, до сих пор державшие в заточении его разум, и теперь он обрёл способность ко всему на свете прикасаться с помощью мысли. Ему даже стало немного страшно: а что, если он просто выплывет из своего тела наружу, а назад вернуться не сможет, превратившись в духа воздуха? Испугавшись незнакомых ощущений, он прервал этот странный мысленный контакт с неведомым собеседником, и все сразу исчезло, словно он всего лишь закрыл глаза.
Эрагон с подозрением посмотрел на неподвижного дракона. Чешуйчатая когтистая лапа требовательно поскребла по простыне, и он вздрогнул, но никакого энергетического удара не последовало. Озадаченный, он снова осторожно погладил дракончика по голове. Лёгкое покалывание пробежало по правой руке к плечу, и дракон потёрся о его руку, выгибая спину, как кошка. Эрагон ласково провёл пальцем по тонким перепонкам крыльев. На ощупь они напоминали старый пергамент — такие же бархатистые и тёплые, — но казались ещё чуточку влажными. В сотнях тонких вен, пронизывавших крылья, пульсировала кровь.
И снова в мозгу его возникло то же странное ощущение — точно чьё-то осторожное щупальце касалось его мыслей, но сам он на этот раз ощущал не любопытство, а какой-то невероятный, всепоглощающий, звериный голод. Вздохнув, Эрагон встал с постели. Ему казалось, хотя он и не был в этом до конца уверен, что он только что мысленно «разговаривал» с драконом. Единственное, в чем он был совершенно уверен, что этот дракон — существо таинственное и очень опасное. И все же малыш, распластавшийся у него на постели, казался таким беспомощным и так жалобно пищал от голода, что вряд ли способен был прямо сейчас принести кому бы то ни было большую беду. А о том, что будет, если Эрагон оставит дракона у себя, можно было только догадываться. В общем, Эрагон, решив, что подумает обо всем позже, быстро погладил дракончика по голове, чтобы успокоить, и тихонько вышел из комнаты, неслышно затворив за собой дверь.
Вернувшись из кладовой с двумя полосками вяленого мяса, он обнаружил, что дракон сидит на подоконнике и любуется луной. Мелко порезав мясо, он один кусочек предложил своему питомцу, и тот, осторожно обнюхав угощение, каким-то змеиным движением выбросил голову вперёд, схватил мясо и мгновенно проглотил его с таким звуком, с каким пробка вылетает из бутылки. Потом дракончик ткнулся носом в руку Эра-гона, требуя ещё.
Эрагон кормил его, стараясь держать пальцы подальше от острых зубов, пока от принесённого мяса не остался один-единственный кусочек. К этому времени брюшко малыша раздулось, как шар, но, когда Эрагон протянул ему последний кусок, он задумчиво его обнюхал, лениво щёлкнул челюстями и проглотил. Насытившись, дракончик залез к Эрагону на колени и свернулся клубком. Во сне он слегка похрапывал, и с каждым всхрапом из ноздрей у него вырывался чёрный дымок. Эрагон с изумлением и восхищением смотрел на это крошечное, но уже грозное существо.
Решив, что малыш уснул достаточно крепко — во сне горло маленького ящера чуть подрагивало и оттуда вырывалось как бы негромкое пение или мурлыканье, — Эрагон, нежно прижимая его к себе, лёг на кровать, а дракона переложил на подушку. Тот, не открывая глаз, с довольным видом разлёгся там, обвив хвостом столбик изголовья. Эрагон лежал рядом, выпрямив наконец усталую руку и глядя открытыми глазами в кромешную тьму.
Перед ним стояла мучительная дилемма. Вырастив дракона, он мог стать одним из легендарных Всадников. В народе очень любили истории о них, и он тоже слышал их немало. С другой стороны, если слуги Империи этого дракона обнаружат, и самого Эрагона, и всех членов его семьи ждёт неминуемая смерть, если он (разумеется, вместе с драконом) не пожелает перейти на сторону короля Гальбаторикса. И никто не сможет — да и не захочет — им помочь. Проще всего, конечно, было бы взять и убить дракона, пока он так мал, но Эрагону даже сама мысль об этом показалась настолько отвратительной, что он сразу же отмёл её. Все-таки драконов в Алагейзии издревле слишком почитали, чтобы он мог всерьёз рассматривать подобный вариант решения этой проблемы. «И потом, — продолжал размышлять Эра-гон, — как предатель сможет что-то о нас пронюхать? Мы живём на отшибе, ферма у нас самая обыкновенная, вряд ли что-то тут может привлечь внимание чужака».
В общем, решил он, главная проблема — это как убедить Гэрроу и Рорана позволить ему оставить дракона. Вот только оба они, конечно, не захотят с ним возиться. А может быть, им и говорить ничего не стоит? Может быть, попробовать вырастить дракона втайне ото всех? И месяца через два он будет настолько велик, что Гэрроу уже не сможет просто от него отмахнуться. Вот только захочет ли он принять дракона? «Но даже если и нет, вряд ли я смогу добывать для этого ящера достаточно пищи, чтобы тайком прокормить его… Вон, сейчас он не больше кошки, а уже столько мяса сожрал! Ну хорошо, предположим, вскоре он, наверное, и сам сможет охотиться, но сколько времени придётся этого ждать? И сможет ли малыш выжить в такие холода, если прятать его не в доме?» И все же, несмотря на все нерешённые вопросы, оставить дракона Эрагону очень хотелось. И чем больше он об этом думал, тем больше был уверен, что ни за что со своим питомцем не расстанется. Ладно, что бы там Гэрроу впоследствии ни сказал, а он, Эрагон, сделает все, что в его силах, чтобы защитить и вырастить малыша! И, приняв окончательное решение, Эрагон крепко заснул. Заснул и дракон, уютно свернувшись у него под боком.
Когда наступил рассвет, дракон уже сидел в изголовье кровати, застыв, точно древний идол, и Эрагон в очередной раз восхитился цветом его чешуи. Он никогда в жизни не видел такого чистого и глубокого синего оттенка. Чешуйки переливались, как драгоценные самоцветы. Вспомнив, как неудачно он вчера погладил дракона, Эрагон посмотрел на свою правую ладонь и заметил, что белое пятно на ней стало серовато-серебристым. Наверное, решил он, когда руки будут грязными, никто и вовсе ничего не заметит.
Дракончик, вспорхнув со своего «насеста», плавно слетел на пол. Эрагон тут же подхватил его и поспешил убраться из спящего ещё дома, захватив по дороге несколько кусков мяса, несколько кожаных ремешков и побольше всяких тряпок. Утро было морозным и солнечным; весь двор был усыпан свежевыпавшим снегом. Эрагон улыбнулся, глядя, как крошечный дракон с любопытством озирает окрестности, сидя у него на руках и чувствуя себя в полной безопасности.
Быстро миновав поля, Эрагон вошёл в лес и стал искать подходящее местечко для своего дракона. Ему приглянулась старая рябина, росшая на поляне; серые ветви рябины, чуть присыпанные снежком, точно пальцы тянулись к небесам. Эрагон посадил дракона на землю, у корней дерева, бросив рядом припасённые кожаные ремешки.
Сперва он сделал своему питомцу нечто вроде ошейника, который и надел на дракончика, с любопытством обнюхивавшего снег возле дерева. Кожа была старая, но ещё довольно прочная. Пока должна продержаться, решил Эрагон, глядя, как дракон ползает по снегу. Потом он снял с малыша ошейник и быстро соорудил из ремешков шлейку, продев в неё лапки крылатого ящера: ошейником дракон мог нечаянно удушить себя. Затем, собрав целую охапку сухих веток, Эрагон соорудил на верхних ветках дерева большое гнездо и выстлал его тряпьём. С веток ему на лицо сыпался снег. В гнездо он положил нарезанное на мелкие кусочки мясо, а вход в «домик» дракона завесил тряпкой, чтобы внутри было теплее. Довольный собой, он полюбовался гнездом и предложил дракончику:
— Ну вот, можешь теперь и со своим новым домом познакомиться. — Он поднял дракона с земли и посадил на ветку. Сперва малыш извивался и пытался вырваться, но, осмотревшись, обнаружил в гнезде кусок мяса, съел его и, довольный, свернулся клубком на своей подстилке из тряпок, весело поглядывая на Эрагона. — С тобой ничего плохого не случится, — сказал ему Эрагон, — если ты не будешь далеко отходить от этого дерева, ясно?
Дракон совершенно по-человечески ему подмигнул, и сколько бы Эрагон ни пытался убедить себя, что это маленькое существо никак не может понимать человеческую речь, его не покидало ощущение, что между ним и драконом существует прочная мысленная связь.
Это было очень странное ощущение — какая-то полная душевная открытость и незащищённость и, одновременно, открывшееся ему бескрайнее пространство и невероятные возможности. Бремя этих новых возможностей давило на него, не давая нормально дышать, и Эрагон изо всех сил постарался сосредоточиться на одной-единственной мысли: «Оставайся здесь». Дракон, точно услышав его, замер и, склонив голову набок, внимательно на него посмотрел. Эрагон повторил свой приказ и, похоже, услышал некий слабый отклик, но все же не был до конца уверен, что дракон его понял. «В конце концов, это ведь всего-навсего зверь!» — подумал он и с громадным облегчением прервал эту странную мысленную связь, чувствуя, что наконец остался в пределах собственной души.
Уходя, Эрагон все время оглядывался на старую рябину и видел, что дракончик высунул голову из своего домика и смотрит ему вслед большими синими глазами.
Вернувшись домой, Эрагон незаметно проскользнул в свою комнату и убрал осколки скорлупы. Он был уверен, что Гэрроу с Рораном даже внимания не обратят на то, что яйцо куда-то исчезло — они почти перестали им интересоваться, как только узнали, что продать его невозможно. За завтраком, правда, Роран заметил, что слышал ночью какой-то странный шум, но, к огромному облегчению Эрагона, развивать далее эту тему не стал.
Эрагон был настолько охвачен возбуждением, что и не заметил, как промелькнул день. Отметина на ладони скоро действительно исчезла под слоем грязи, и он совершенно перестал на сей счёт беспокоиться. Едва спустился вечер, и он поспешил к старой рябине, прихватив с собой колбасу, которую стащил в кладовой. На поляну он вышел охваченный волнением: а что, если малыш оказался не в силах противостоять холоду?
Но страхи его оказались безосновательными. Дракончик сидел на ветке и что-то с аппетитом глодал, придерживая передними лапками. Увидев Эрагона, он приветственно заверещал, и Эрагон похвалил его за то, что он никуда не улетел и остался сидеть на верхних ветвях, где хищным зверям было до него не добраться. Стоило Эрагону положить на землю принесённую колбасу, как дракон плавно спикировал вниз и с жадностью набросился на еду. А Эрагон тем временем обследовал его жилище. Оставленное им мясо полностью исчезло, но само гнездо осталось целым и невредимым, а пол устилала целая гора птичьих перьев. Это хорошо, подумал Эрагон. Значит, он и сам сможет себе пропитание добыть, если что!
И тут ему вдруг пришло в голову, что он так и не знает, «он» это или «она». Он даже перевернул дракончика пузом вверх, не обращая внимания на его негодующий писк, но так и не сумел отыскать никаких признаков его половой принадлежности. Похоже, этот малыш ни одной из своих тайн просто так выдавать не собирался.
В тот вечер Эрагон пробыл на поляне довольно долго. Он отвязал дракона, посадил его к себе на плечо и немного показал ему лес. Покрытые снегом деревья смотрели на них как бы свысока, словно мрачные колонны огромного собора. И в этой тишине и безлюдье
Эрагон мысленно поведал дракону все, что сам знал о лесе, ничуть не заботясь о том, понимает ли его это крошечное существо. Ему казалось, что главное — это поделиться с драконом своими знаниями. Когда он что-то ему рассказывал, малыш смотрел на него своими ясными глазами так, словно впитывал каждое его слово. Потом они некоторое время просто посидели молча, и Эрагон прижимал дракончика к себе, время от времени изумлённо на него поглядывая, совершенно ошеломлённый свалившимися на него событиями. Солнце давно уже село, когда Эрагон собрался наконец домой и, даже не оглядываясь, знал, что спину ему будут сверлить два холодных синих глаза — впервые дракончику предстояло на всю ночь остаться одному в лесу.
В ту ночь Эрагону не спалось; ему приходили в голову самые разнообразные мысли о том, что могло приключиться с маленьким и беззащитным зверьком. Ему виделись снежные бури и страшные голодные хищники. И даже когда он сумел наконец заснуть, во сне его преследовали стаи лисиц и чёрных волков, которые разрывали тело дракона окровавленными зубами.
Едва забрезжил рассвет, Эрагон выбежал из дома, прихватив с собой еду и кое-какое тряпьё — не мешало ещё немного утеплить домик дракона. Оказалось, что его питомец уже не спит, а целый и невредимый любуется зарёй, сидя на верхней ветке дерева, и Эрагон от души поблагодарил за это всех известных и неизвестных богов. Стоило ему подойти поближе, как дракончик слетел вниз и прижался к его груди. Холод не причинил ему вреда, но он, похоже, был чем-то напутан: дыхание было учащённым и из пасти вылетали клубы чёрного дыма. Эрагон погладил малыша, желая успокоить его, и сел на землю, прислонившись спиной к рябине и нашёптывая всякие ласковые слова. Он так и замер, когда дракон, совсем как кошка, сунул голову ему за пазуху. Впрочем, уже через несколько минут он выбрался наружу и вскарабкался Эрагону на плечо. Эрагон покормил его, утеплил его домик принесённым тряпьём, а потом они немного поиграли. К сожалению, Эрагону нужно было возвращаться домой.
Вскоре все пошло как по маслу. Каждое утро Эрагон прибегал к дереву и кормил дракона завтраком, потом убегал домой и в течение дня прилежно трудился, чтобы до вечера успеть переделать все дела и снова сходить к дракону. Гэрроу и Роран, разумеется, заметили и его необычайное прилежание, и частые отлучки, поинтересовавшись, чего это он столько гулять стал, но Эрагон в ответ только пожал плечами. Правда, теперь он внимательно следил за тем, чтобы кто-нибудь случайно не заметил, куда именно он ходит.
Когда миновали первые дни, Эрагон почти перестал тревожиться о том, что с драконом в его отсутствие может приключиться какая-нибудь беда. Его питомец рос не по дням, а по часам и только за одну неделю стал ровно в два раза длиннее и ростом уже Эрагону по колено. Домик на рябине явно становился ему маловат, и Эрагону пришлось устроить новое убежище уже на земле. На это у него ушло целых три дня.
Когда дракону исполнилось две недели, Эрагону пришлось спустить его с поводка, потому что теперь ему требовалось слишком много пищи — столько он с фермы принести не мог. Когда он в первый раз оставлял дракона не на привязи, то лишь с огромным трудом сумел убедить его остаться на лесной поляне и не лететь за ним следом на ферму. Каждый раз, когда дракон пробовал последовать за ним, он останавливал его мысленным приказом, и вскоре тот понял, что нужно держаться подальше от фермы и её обитателей.
А ещё Эрагон внушал дракону, что тому лучше охотиться только в горах, где вряд ли кто-то чужой сможет его увидеть. Фермеры, конечно, уже успели обратить внимание на то, что дичь стала постепенно исчезать из долины Паланкар, и Эрагону было отчасти спокойнее (хотя одновременно он все же тревожился из-за этого), когда дракон улетал подальше от селения.
Его мысленная связь с драконом день ото дня все укреплялась. Он обнаружил, что дракон, хоть и вряд ли различает слова человеческой речи, может общаться с ним с помощью чувств и образов. Это, правда, был не слишком точный способ обмена мнениями, и зачастую дракон понимал Эрагона не совсем правильно, но все же постепенно они стали понимать друг друга все лучше. И вскоре Эрагон уже мог установить с драконом мысленную связь даже на расстоянии — примерно в пределах трех лиг — и довольно часто пользовался этим, как, впрочем, и его питомец. Теперь безмолвные беседы с драконом заполняли почти весь трудовой день Эрагона, и какой-то частью своего существа он был постоянно с ним связан; порой он просто не обращал на это внимания, но никогда об этом не забывал. Ему, впрочем, стало немного труднее разговаривать с другими людьми: казалось, в ухе у него постоянно жужжит какая-то надоедливая муха.
По мере того как дракон взрослел, его детский пронзительный писк стал превращаться в довольно-таки грозный рёв, а нежное мурлыканье — в рокот, пока ещё, правда, негромкий, а вот пламени дракон совсем не извергал, и это, пожалуй, даже несколько тревожило Эрагона. Он не раз видел, как у дракона из пасти вылетают клубы дыма, особенно когда тот огорчён или расстроен, но в этом дыму ни разу даже огненной искры не мелькнуло.
К концу месяца дракон в холке был примерно по пояс Эрагону и из маленького слабого существа уверенно превращался в могучего зверя. Его твёрдая чешуя была прочной, как металлическая кольчуга, а зубы — острыми, как кинжал.
Вечерами Эрагон отправлялся с ним на дальние прогулки по лесу, и дракон бежал рядом, точно собака. Отыскав подходящую поляну, Эрагон усаживался под деревом и смотрел, как дракон плавает и ныряет в небесной вышине. Ему ужасно нравилось смотреть, как летает его питомец, и очень хотелось, чтобы дракон поскорее вырос и на нем можно было прокатиться верхом. Они часто сидели рядышком, и Эрагон почёсывал могучую шею дракона, чувствуя, как мощные мышцы под его пальцами становились мягкими и расслабленными.
Увы, несмотря на все их усилия, в лесу, окружавшем ферму, признаки присутствия дракона становились все более очевидными. Просто невозможно было, например, уничтожить все огромные четырехпалые следы, оставленные тяжёлым зверем в снегу или закопать в снег весьма заметные кучи драконьего помёта. Дракон чесался о стволы деревьев, сдирая с них кору своей чешуёй, и острил когти на крупных валежинах, оставляя борозды в несколько дюймов глубиной. Если бы Гэрроу или Роран зашли чуть дальше привычных границ своего хозяйства, они непременно обнаружили бы эти следы. А Эрагон даже вообразить себе не мог, что может быть хуже подобного способа открытия ими истины, и решил предвосхитить подобную возможность, все им рассказав.
Но сперва ему хотелось все же сделать две вещи: дать дракону подходящее имя и узнать побольше о драконах вообще. Что касается последнего, то ему просто необходимо было побеседовать с Бромом, местным сказителем и знатоком старинных преданий, ведь именно в таких легендах и сохранилось больше всего сведений о драконах.
В общем, как только Роран сказал, что ему нужно заточить долото и подправить в кузне кой-какой инструмент, Эрагон вызвался с ним вместе пойти в Карвахолл.
Накануне вечером он, как всегда, отправился в лес и мысленно призвал к себе дракона. Через несколько минут в сумрачных небесах появилась быстро движущаяся чёрная точка. Дракон камнем упал с высоты, потом резко выровнял полет, пролетев над самыми верхушками деревьев, и Эрагон услыхал, как негромко свистит ветер, рассекаемый сильными крыльями. Затем дракон, описав изящную спираль, опустился на поляну и сел точно слева от Эрагона, выгнув спину и шлёпнув по земле хвостом для устойчивости.
Эрагон открыл ему свои мысли, по-прежнему немного страшась этого ощущения, и сообщил, что завтра пойдёт в Карвахолл. Дракон, явно недовольный этим известием, всхрапнул, и Эрагон тщетно пытался его утешить. Дракон все не успокаивался и, как кошка, раздражённо вилял хвостом. Эрагон положил руку ему на плечо и стал внушать, что скоро вернётся, что все хорошо и ничего страшного в его отсутствие не случится. Синие чешуйки так и потрескивали у него под рукой, когда он нежно оглаживал дракона.
И лишь одно только слово мысленно прозвучало ему в ответ: ЭРАГОН.
Это слово звучало торжественно и печально, словно дракон заключал с ним некий нерасторжимый союз. Эрагон внимательно посмотрел на своего крылатого друга, и знакомое холодное покалывание пробежало по его руке.
ЭРАГОН.
В животе у Эрагона точно тугой узел свернулся, когда на него глянули эти сапфировые глаза, от которых невозможно было оторваться. Впервые он воспринимал дракона не как животное. Нет, он не животное и не человек, а совсем другое существо… Спеша домой, Эрагон тщетно пытался избавиться от воспоминаний об этих глазах. МОЙ ДРАКОН!

0

14

ЭРАГОН.
Роран и Эрагон расстались ещё на подходе к Карвахоллу. Эрагон, думая о своём, неспешно побрёл к дому Брома и уже собрался было постучаться, но за спиной у него вдруг раздался скрипучий голос:
— Тебе чего, парень?
Он резко обернулся и увидел Брома, который стоял, опираясь на кривоватый посох с вырезанными на нем странноватыми символами. Бром был одет в коричневый балахон с капюшоном, как у странствующего монаха, и подпоясан потёртым кожаным ремнём, с которого свисал замшевый кошель. Седая борода его спускалась на грудь, а гордый орлиный нос на худом лице сразу приковывал к себе внимание. Глубоко посаженные глаза, прятавшиеся в тени густых бровей, внимательно смотрели на Эрагона в ожидании ответа.
— Мне кое-что узнать нужно, — пробормотал, точно оправдываясь, Эрагон. — Роран пошёл долото заточить, а у меня выдался свободный часок, вот я и пришёл спросить, не сможешь ли ты на некоторые мои вопросы ответить.
Старик что-то проворчал, потянулся правой рукой к двери, и Эрагон заметил, как на ней блеснуло золотое кольцо с крупным сапфиром, на котором был явственно виден какой-то загадочный знак.
— Ладно, входи, — пригласил его Бром. — Небось так просто от тебя не отделаешься. Боюсь, вопросам твоим вообще конца не будет. — В доме было темно, как в подземелье, и пахло чем-то кислым. — Так, сперва надо свет зажечь. — И Бром попытался что-то нашарить в темноте, уронил найденную вещь на пол и тихонько выругался. — Ах, вот она! — воскликнул он наконец.
Сверкнуло белое пламя, и стало светло.
Бром стоял у камина с зажжённой свечой в руке. Вокруг было множество книг — на полу, на полках; книги стопками лежали возле большого деревянного кресла с высокой резной спинкой, стоявшего у огня. Ножки кресла имели форму когтистых орлиных лап, а сиденье и спинка были обиты мягкой кожей с прихотливым тиснением в виде переплетающихся стеблей роз. На всех прочих креслах и диванах лежали кипы свитков. На просторном рабочем столе стояло несколько чернильниц и перьев для письма.
— Расчисти-ка себе местечко, — буркнул Бром, — да только поосторожней. Клянусь покойными королями, все это поистине бесценные вещи!
Эрагон перешагнул через расстеленный прямо на полу пергамент, покрытый угловатыми рунами, осторожно поднял со стула охапку свитков из шуршащей телячьей кожи и положил их на пол. Когда он сел, в воздух взлетел такой клуб пыли, что он с трудом подавил желание чихнуть.
Бром наклонился к камину и с помощью свечи, которую держал в руке, разжёг огонь.
— Вот и отлично! — с удовлетворением сказал он. — Что может быть лучше беседы у камина! — Он скинул капюшон, обнажив голову, покрытую даже не седыми, а совершенно серебряными волосами, повесил над огнём чайник и наконец спокойно уселся в своё кресло с высокой спинкой. — Ну, что тебе от меня нужно-то было? — спросил он грубовато, но вполне добродушно.
— Да в общем… — Эрагон не знал, с чего начать. — Я много слышал всяких историй о тех Всадниках, что ездили верхом на драконах, и об их великих деяниях. Похоже, многим хотелось бы, чтобы эти Всадники вернулись, но никто так и не смог мне объяснить, откуда они взялись. И откуда у них драконы? И почему их считают какими-то особенными — если не считать того, что они верхом на драконах ездили?
— Слишком долго рассказывать, — проворчал Бром, искоса поглядывая на Эрагона своими чересчур внимательными глазами. — Если с самого начала — так мы с тобой тут и до следующей зимы просидим. Придётся кое-что подсократить. Но сперва я трубочку раскурить должен.
Эрагон терпеливо ждал. Бром ему нравился. Он, конечно, любил поворчать, но никогда не жалел времени на беседы с Эрагоном. Как-то раз Эрагон спросил его, откуда он родом, но Бром в ответ только рассмеялся, а потом сказал: «Это не интересно. Из одной деревушки, очень похожей на Карвахолл». Сгорая от любопытства,
Эрагон спросил у дяди, как Бром появился у них в деревне, но узнал лишь, что старый сказитель лет пятнадцать назад купил здесь дом и с тех пор живёт тихо и незаметно, но откуда он пришёл в Карвахолл, не знает никто.
Бром вытащил трутницу, раскурил трубку, несколько раз с удовольствием затянулся и наконец промолвил:
— Ну вот… прерывать рассказ мы не будем, разве что чаю, может быть, выпьем. Значит, так, слушай про Всадников. Эльфы называют их Шуртугалами. С чего же мне начать?.. Всадники существовали в Алагейзии издавна и, будучи на вершине своей власти, правили огромной территорией, в два раза перекрывавшей территорию нынешней Империи. О них было сложено немало всяких историй, правдивых и не очень, и если верить всему, что о них рассказывают, то они должны были обладать могуществом настоящих богов. Учёные порой посвящали всю жизнь тому, чтобы отделить в рассказах о Всадниках правду от вымысла, да только вряд ли кому-то из них это удастся. Хотя затея эта отнюдь не безнадёжная, если внимательно рассмотреть те три вопроса, которые ты задал мне: откуда взялись Всадники, почему их так чтят в народе и откуда у них были драконы. Я начну с последнего.
Эрагон устроился поудобнее, не сводя глаз с Брома и заворожённый его неторопливым рассказом.
— Впрочем, — продолжал Бром, — вряд ли можно сказать, откуда взялись сами драконы, ибо их появление связано с возникновением самой Алагейзии. Они были всегда и если когда-нибудь исчезнут, то вместе с ними исчезнет и весь наш мир, ибо они живут, любят и страдают вместе с этой землёй. Именно драконы, гномы и некоторые другие волшебные народы и есть истинные обитатели этих краёв. Они жили здесь задолго до появления всех прочих живых существ, сильные, гордые и могущественные. И мир их не знал перемен, пока первые эльфы не отправились за море на своих серебряных кораблях…
— А откуда взялись эльфы? — прервал его Эрагон. — И почему они называются «светлыми»? Неужели эльфы действительно существуют?
Бром нахмурился:
— Ты хочешь получить ответы на свои первые вопросы или нет? Ты их никогда не получишь, если без конца станешь расспрашивать меня обо всем, что кажется тебе неясным или непонятным!
— Извини, пожалуйста, — пробормотал Эрагон и даже голову в плечи втянул, стараясь казаться меньше и незаметнее.
— Чего уж тут извиняться! — заявил Бром весело и почему-то посмотрел на огонь в очаге, лизавший днище закопчённого чайника. — Если хочешь знать, эльфы никакая не выдумка, а светлыми или прекрасными их называют потому, что они действительно самый прекрасный народ из всех когда-либо существовавших на свете. Родом они из страны, которую сами называют Алалия, но никто, кроме них, не знает, ни что это за страна, ни где она находится. Итак, — Бром грозно сверкнул очами из-под кустистых бровей, желая удостовериться, что больше его прерывать не будут, — эльфы, народ гордый и могущественный, великие знатоки магии, сперва считали драконов обычными животными. Из-за этого произошла одна поистине трагическая ошибка. Как-то раз весьма дерзкий молодой эльф во время охоты загнал молодого дракона, точно какого-то оленя, и убил его. Разъярённые драконы немедленно отомстили: они подстерегли эльфа и зверски его убили. К несчастью, кровопролитие на этом не закончилось. Драконы, собравшись в стаю, напали на эльфов. Напуганные столь ужасными последствиями необдуманного поступка своего собрата, эльфы пытались положить конец вражде и начать с драконами мирные переговоры, да так и не сумели с ними договориться.
В общем, если значительно сократить рассказ об этой чрезвычайно длительной и кровавой войне, обе враждующие стороны в итоге пожалели, что эту войну вообще развязали. Ведь сперва-то эльфы вынуждены были сражаться только для того, чтобы защитить себя, им совсем не хотелось разжигать пожар вековой вражды, но жестокость свирепых драконов вскоре вынудила их не только обороняться, но и атаковать, иначе они бы просто не выжили. Это продолжалось целых пять лет и продолжалось бы значительно дольше, если бы некий эльф по имени Эрагон не нашёл драконье яйцо. Эрагон изумлённо захлопал глазами, и Бром заметил:
— Ты, как вижу, и не подозревал, в честь кого тебя назвали, верно?
— Нет, — прошептал Эрагон, не веря собственным ушам.
Чайник над камином призывно засвистел.
— Ну, раз так, тебе тем более интересно про это послушать. — И Бром снял чайник с перекладины, плеснул кипятку в две чашки с заранее положенной туда заваркой и одну из чашек подал Эрагону, предупредив: — Этот чайный лист не следует настаивать слишком долго, так что постарайся выпить поскорее, не то напиток будет слишком крепким и горьким.
Эрагон попытался сделать глоток, но тут же обжёг язык. А Бром, спокойно отставив свою чашку в сторонку, снова раскурил трубку и продолжил рассказ:
— Никто не знает, почему это яйцо оказалось брошенным на произвол судьбы. Некоторые считают, что родители детёныша погибли во время нападения эльфов. Другие уверены, что драконы нарочно оставили яйцо в этом месте. Так или иначе, а Эрагон догадался, какую пользу может принести выращенный им дракон, если сделать его своим другом. Он тайком заботился о своём питомце и, согласно обычаям своего народа и правилам древнего языка, дал ему имя Бид Даум. Когда этот Бид Даум достиг размеров взрослого дракона, они вместе отправились к другим драконам и убедили их заключить с эльфами мир. Мир был заключён, были подписаны различные договоры, а для того чтобы война между ними никогда больше не вспыхнула вновь, драконы и эльфы решили создать особую армию, точнее орден: орден Всадников.
Сперва Всадники должны были служить всего лишь связующим звеном между эльфами и драконами. Однако с течением времени их роль существенно возросла, и они обрели значительно больше полномочий. Вскоре они избрали себе в качестве штаб-квартиры остров Врёнгард и построили на нем город Дору Ариба. И пока королю Гальбаториксу не удалось низвергнуть их власть, они обладали куда большим могуществом, чем все правители Алагейзии, вместе взятые. Полагаю, на два твоих вопроса я ответил?
Эрагон кивнул. Ему казалось просто невероятным, что его назвали в честь самого первого Всадника. И теперь ему казалось, а может быть, это было и на самом деле, но имя своё он ощущал совершенно иначе, чем прежде.
— А что значит имя Эрагон? — спросил он.
— Не знаю, — промолвил Бром. — Это старинное имя. Вряд ли кто-то, кроме самих эльфов, помнит его значение. Но тебе невероятно повезёт, если за всю свою жизнь ты сумеешь увидеть хотя бы одного живого эльфа. Я знаю только, что это очень хорошее имя; тебе бы следовало им гордиться. Не каждого называют в честь столь славного героя.
Эрагон с огромным трудом отвлёкся от разговоров об имени Эрагон и заставил себя вспомнить все то, что узнал сегодня от Брома: чего-то в рассказе старика явно не хватало.
— Я не понимаю… — неуверенно проговорил он. — А где же были мы, когда был создан орден этих Всадников?
— Мы? — переспросил Бром, удивлённо приподнимая бровь.
— Ну да, все мы, понимаешь? — Эрагон как-то неопределённо махнул рукой. — Люди, в общем.
Бром рассмеялся:
— Мы в этих краях такие же чужаки, как и эльфы. Нашим далёким предкам понадобилось целых три столетия, чтобы прибыть в эту страну, которой тогда правили Всадники.
— Не может этого быть! — возмутился Эрагон. — Наши предки всегда жили в долине Паланкар!
— Возможно, твои предки действительно всегда жили здесь, — сказал Бром почти ласково. — Но это всего лишь несколько поколений людей. Так что ты никак не можешь с полным основанием утверждать, что это твоя родина. Даже несмотря на то, что ты действительно из рода Гэрроу, но твои предки родом совсем не из этих мест. Поспрашивай хотя бы своих соседей и убедишься, что многие семьи живут здесь с относительно недавних пор. Паланкар — очень древняя долина, и она не всегда принадлежала людям.
Эрагон нахмурился и стал жадно пить чай, хотя он был ещё настолько горяч, что обжигал горло. «Неправда это! — сердито думал он. — Мой дом здесь, кем бы ни был мой отец!»
— А что случилось с гномами, когда Всадники были уничтожены? — спросил он.
— Этого по-настоящему не знает никто. Гномы сперва сражались плечом к плечу со Всадниками, но, когда стало ясно, что Гальбаторикс явно одерживает победу, они запечатали все известные входы в свои туннели и исчезли под землёй. Насколько мне известно, с тех пор никто ни одного гнома не видел.
— А драконы? — снова спросил Эрагон. — С ними-то что произошло? Их-то наверняка невозможно было всех уничтожить!
Бром грустно вздохнул:
— Самая большая загадка Алагейзии — это вопрос о том, сколько драконов осталось в живых после резни, устроенной Гальбаториксом. Известно, что он пощадил тех Всадников, которые перешли на его сторону. Но лишь драконы Проклятых согласились помогать Гальбаториксу в осуществлении его безумных планов. И если кто-то из драконов, не считая Шрюкна и ему подобных тварей, ещё жив, то прячется, чтобы его не смогли обнаружить слуги Империи.
«Интересно, откуда же тогда взялся мой дракон?» — подумал Эрагон. А вслух спросил:
— А ургалы жили в Алагейзии, когда сюда пришли эльфы?
— Нет, ургалы переплыли море следом за эльфами, точно клещи, жаждущие крови. Битвы с ними и послужили причиной того, что Всадников стали особенно ценить за отвагу в бою и способность сохранять мир на земле. Знать историю своей страны вообще очень важно. Жаль, что наш король столь болезненно воспринимает исторические факты… — Казалось, Бром, забыв об Эрагоне, разговаривает сам с собой.
— Да, это очень интересно. И когда ты рассказывал эту историю в прошлый раз… — начал было Эрагон.
— Историю? — взревел Бром, гневно сверкая глазами. — Если это всего лишь «история», то слухи о моей смерти — сущая правда, а ты в данный момент разговариваешь с привидением! Уважай прошлое, мальчик! Никогда не знаешь, как прошлое может сказаться на твоей судьбе.
Эрагон весь съёжился, выжидая, пока Бром хоть немного успокоится, а потом всетаки задал ещё один вопрос:
— Скажи, драконы очень большие?
Тонкое пёрышко дыма взвилось над головой Брома, подобно маленькому смерчу.
— Большие ли? Больше этого дома! Даже у самых мелких размах крыльев достигал ста футов. И драконы никогда не перестают расти. Некоторые из стариков — пока их не погубила Империя — на земле вполне могли сойти за холм приличных размеров.
Эрагона охватила робость. «Как же я буду прятать своего дракона через год-два?» — в ужасе спрашивал он себя. Но, задавая очередной вопрос Брому, постарался, чтобы голос его звучал спокойно:
— Когда же дракон считается взрослым?
— Ну… — поскрёб подбородок Бром, — огонь они выдыхать начинают примерно месяцев в пять или шесть и примерно тогда же готовы к спариванию. Чем старше дракон, тем больше огня он может выдохнуть. Некоторые способны оставаться огнедышащими в течение нескольких минут, выпуская при этом поистине чудовищную струю пламени… — Бром смотрел, как выпущенное им кольцо дыма медленно всплывает к потолку.
— Я слыхал, что чешуя у них горит, точно драгоценные камни!
Бром наклонился к нему поближе, внимательно на него посмотрел и проворчал:
— Это верно. Сияет, как самоцветы. Говорят, стая драконов похожа на ожившую радугу. А от кого ты об этом слыхал?
Эрагон испуганно замер и быстренько соврал:
— От одного купца.
— И как его звали? — Кустистые брови Брома грозно сошлись на переносице; морщины на лбу стали ещё глубже. Забытая трубка погасла.
Эрагон сделал вид, что пытается вспомнить:
— Не знаю… Он у Морна в таверне это рассказывал, да только я не успел спросить, кто он такой.
— Жаль, что не успел! — пробормотал Бром.
— А ещё он говорил, что Всадник может слышать мысли своего дракона, — быстро прибавил Эрагон, надеясь, что выдуманный «купец» — прекрасная защита от ненужных подозрений со стороны Брома.
Бром ещё больше сдвинул брови, медленно вытащил трутницу, ударил кремнём, и над трубкой взвился новый завиток дыма. С наслаждением затянувшись, он вздохнул и спокойно сказал:
— Этот человек врал или ошибался. Такого нет ни в одной из историй о драконах и Всадниках, а я, по-моему, знаю их все. Что же ещё он говорил? Эрагон пожал плечами:
— Да ничего особенного. — Уж больно Бром заинтересовался этим «купцом», чтобы можно было и дальше продолжать безнаказанно врать. Бодрым тоном он снова спросил: — А что, драконы действительно очень долго живут?
Ответил Бром не сразу. Он долго молчал, опустив подбородок на грудь и поглаживая пальцами трубку. Отблески пламени играли в синем камне его перстня.
— Прости, я задумался… — наконец сказал он. — Это правда. Дракон может прожить очень долго — на самом деле он способен жить почти вечно, если… его не убьют. И если жив его Всадник.
— Откуда же это известно? — с недоверием протянул Эрагон. — Если драконы умирают вместе со своими Всадниками, значит, они живут всего лет шестьдесят — семьдесят. Когда ты рассказывал в Карвахолле ту исто… то предание, то говорил, что Всадники могут прожить несколько сотен лет, но ведь это невозможно. — Эрагону вдруг стало не по себе: если вдруг окажется, что он — Всадник, то неужели ему суждено пережить всех своих родных и друзей?
Улыбка тронула губы Брома, и он тихо и немного непонятно объяснил:
— Видишь ли, возможность — вообще понятие субъективное. Кое-кто утверждает, что нельзя бродить в горах Спайна и остаться в живых, но ты бродишь там неделями и пока что жив, правда? Все дело в умении предвидеть будущее. А для этого необходимо быть очень мудрым и очень многое знать, чего от тебя в столь юном возрасте ожидать трудно. — Эрагон вспыхнул, а старик, усмехнувшись, прибавил: — Ну-ну, не сердись. Откуда тебе знать такие вещи. Ты забываешь одно: драконы — существа волшебные: они способны весьма странным образом воздействовать на все, что их окружает. Всадники были им ближе всего, и именно они в первую очередь испытали на себе воздействие магии драконов. Наиболее ярко это воздействие проявилось как раз в том, что Всадники стали жить очень долго. Наш король, например, прожил столько, что его подданным кажется вечным, однако большинство людей относят это на счёт его собственных магических возможностей. Всадники подверглись также и другим, менее заметным изменениям. Они были значительно сильнее прочих людей физически и гораздо умнее их; кроме того, они обладали прямо-таки невероятно зорким зрением. Надо также отметить, что любой Всадник, даже будучи человеком, постепенно становился похожим на эльфа; уши у него, например, понемногу заострялись, хотя и никогда не становились такими же большими, как у настоящих эльфов.
Эрагон с трудом подавил желание коснуться собственных ушей и подумал: «А интересно, как мой дракон изменит мою жизнь и мою внешность? Оказывается, драконы умеют не только в чужие мысли пробираться, но и внешний облик своего хозяина менять!»
— А что, драконы очень умны? — спросил он.
— Ты, должно быть, совсем меня не слушал! — вдруг рассердился Бром. — Как, интересно, эльфы сумели бы заключить мирный договор с тупыми бессловесными тварями? Драконы обладают разумом, как ты или я.
— Но ведь они — животные! — стоял на своём Эрагон.
— Не более чем мы! — фыркнул Бром. — Не знаю уж, по какой причине, но люди восхваляют деяния Всадников, совершенно забывая о драконах и считая их не более чем экзотическим средством передвижения. Но это далеко не так! Великие подвиги Всадников стали возможны единственно благодаря драконам. Многие ли воины решатся обнажить свой меч, зная, что гигантский огнедышащий ящер, от природы наделённый куда более изощрённым умом и хитростью, чем у любого короля, вот-вот прилетит, чтобы с ними сразиться и остановить насилие? А? — Бром снова выпустил колечко дыма, внимательно следя за его полётом.
— А ты когда-нибудь дракона видел?
— Нет, — покачал головой Бром. — Все это было задолго до моего рождения.
«Так, теперь надо спросить его о драконьих именах», — подумал Эрагон.
— Знаешь, — сказал он, — я никак не могу вспомнить имя того дракона, о котором рассказывали купцы, когда в Карвахолл приходили. Ты мне не поможешь?
Бром пожал плечами:
— Ну, их было много… Джура, Хирадор и Фандор сражались с гигантским морским змеем. Потом ещё Галзра, Бриам, Оген Могучий, Третьем, Бероан, Росларб… — Он перечислил ещё несколько имён. И под конец произнёс так тихо, что Эрагон едва расслышал его: — … И Сапфира. — Бром умолк и стал выбивать свою трубку. Потом спросил: — Ну что, вспомнил?
— Да вроде бы нет. — Эрагону сказать было больше нечего. Да уж, задал ему Бром задачку! Будет о чем поразмыслить. — Уже поздно, — вдруг заспешил он. — Роран, наверное, все дела уже сделал. Мне пора уходить, хоть и не хочется.
Бром удивлённо поднял бровь:
— Как? Уже? А мне казалось, я буду на твои вопросы отвечать, пока за тобой твой брат не явится. Неужели ты даже не спросишь меня о боевой тактике драконов, не попросишь рассказать о том, какие поистине захватывающие дух воздушные бои они вели? Неужели на сегодня с вопросами покончено?
— На сегодня — да! — рассмеялся Эрагон. — Я и так уже слишком много узнал. — И он направился к двери.
Бром пошёл его проводить.
— Ну что ж, прекрасно, — сказал он на пороге. — До следующей встречи, а пока будь осторожен. И не забудь — если случайно вспомнишь, конечно, — сказать мне, кто был тот купец, что рассказывал о драконах.
— Непременно скажу. Если вспомню, конечно. И спасибо тебе большое, Бром. — Эрагон шагнул с крыльца на искрящийся под зимним солнцем снег и неторопливо побрёл прочь, размышляя о том, что услышал от Брома.
По пути домой Роран заметил:
— А я у Хорста сегодня с одним типом познакомился, из Теринсфорда.
— С каким типом? — Эрагон быстро сошёл с обледенелой тропы и зашагал рядом с братом. От холодного ветра жгло лицо и слезились глаза.
— Его Демптон зовут. Он хотел, чтобы Хорст ему несколько патрубков выковал. — Роран легко шёл по тропе, оставляя в снегу крупные следы от своих сильных ног.
— Разве в Теринсфорде своего кузнеца нет?
— Есть, да только не шибко умелый. — Роран взглянул на братишку и, решившись, прибавил: — Этому Демптону патрубки для мельницы нужны. У него большая мельница, и нужен помощник. Он предложил мне у него поработать, и я, наверное, соглашусь. Как только он свои патрубки получит, мы с ним в Теринсфорд и отправимся.
У мельников весь год хватало работы. Зимой они мололи на заказ, а во время сбора урожая покупали у фермеров излишки зёрна и потом продавали его уже в виде муки. Работать на мельнице было тяжело, а зачастую и опасно: мельники часто теряли пальцы или даже руки целиком, нечаянно попав в мельничные колёса.
— Ты Гэрроу-то скажешь? — спросил Эрагон.
— Конечно, — мрачноватая, но полная любви улыбка осветила лицо Рорана.
— А стоит ли? Сам знаешь, как он боится, что мы его бросим. Уйдём с фермы и не вернёмся. Может, лучше вообще не говорить? Может, будем считать, что никто тебе в Теринсфорд перебираться и не предлагал? Ты бы хоть сегодня дядю не расстраивал. Поужинали бы спокойно…
— Нет, я все-таки прямо сегодня ему скажу. Я намерен согласиться на эту работу.
Эрагон резко остановился:
— Но почему? — Они смотрели друг на друга; их дыхание облачками повисало в воздухе. — Я понимаю, денег нам вечно не хватает, но ведь до сих пор мы как-то умудрялись прожить. И не так уж плохо. Может, тебе все-таки не стоит из дома уходить, а?
— Да мне и самому не очень хочется, но надо. Мне деньги нужны, Эрагон. Мне самому. — Роран хотел было идти дальше, но Эрагон не сдавался:
— Зачем они тебе?
И Роран, расправив плечи, гордо заявил:
— Я хочу жениться!
Эрагона охватило смятение; он не раз видел, как Роран и Катрина целовались — ещё весной, когда приходили купцы, — но жениться…
— На Катрине? — тихо спросил он, уже зная ответ. Роран молча кивнул. — А ты её руки уже просил?
— Нет ещё. Но к весне, когда поднакоплю деньжат и смогу дом себе построить, непременно пойду и попрошу.
— На ферме так много работы, а ты уходить надумал, — принялся усовещивать его Эрагон. — Погоди, вот к весеннему севу подготовимся…
— Нет уж, — усмехнулся Роран, — весной-то я уж точно никуда не уйду — совести не хватит. А там сперва надо будет землю пахать и сеять, потом сорняки полоть… Да мало что ещё. Нет, Эрагон, если уж уходить, так сейчас, не дожидаясь весны. А вы с Гэрроу и без меня прекрасно справитесь. Если все пойдёт хорошо, то я скоро вернусь и снова буду работать на ферме, но уже с женой.
Эрагон нехотя признавал, что в словах Рорана много правды. Тряхнув головой, он сказал:
— Наверное, ты прав. И мне остаётся только удачи тебе пожелать. Только Гэрроу все равно рассердится!
— Посмотрим.
Они молча двинулись в путь; меж ними точно возникла стена отчуждения. Отчего-то сердце Эрагона было полно тревоги. Пока что планы Рорана очень ему не нравились. Но дома, за ужином, Роран так ничего Гэрроу о своих планах и не сказал, и Эрагон решил было, что тот передумал, но потом понял, что этого разговора все же не избежать.
Впервые, с тех пор как дракон мысленно назвал его по имени, он пошёл навестить своего питомца, отчётливо сознавая, что это волшебное существо не только ровня ему, но, возможно, и намного мудрее.
«Эрагон!» — беззвучно промолвил дракон, глядя на него.
— Ну что «Эрагон»? Больше ты ничего мне сказать не можешь? — сердито выкрикнул Эрагон.
«Нет».
Это было так неожиданно, что Эрагон захлопал от удивления глазами и плюхнулся на землю там, где и стоял. Значит, этот ящер ещё и пошутить любит! Чем ещё он меня порадует? Эрагон с хрустом сломал попавшуюся под ноги ветку и раздражённо отбросил обломки в сторону. Мысли о предстоящей женитьбе Рорана не давали ему покоя. И вдруг в мозгу его отчётливо прозвучал вопрос, заданный драконом: «Что случилось?». Неожиданно для себя самого, он принялся рассказывать все своему питомцу, и голос его постепенно становился все громче, хотя в ответ он и не слышал ни слова и говорил точно в пустоту. Наконец, выплеснув наружу обуревавшие его чувства, Эрагон сердито пнул ногой землю и умолк.
— Не хочу я, чтобы он уходил, вот и все! — беспомощно пробормотал он.
Дракон безучастно смотрел на него и молчал. Эрагон прибавил ещё несколько ругательств — первых, какие пришли ему в голову, — потёр руками лицо и задумчиво посмотрел на дракона:
— Знаешь, надо все-таки дать тебе имя. Я сегодня несколько слышал, есть, по-моему, очень для тебя подходящие. Может, какое тебе и понравится, а? — Он мысленно перечислил дракону те имена, которые называл Бром, в итоге остановившись на двух, казавшихся ему особенно героическими и благородными. — Как тебе такое имя, Валинор? Или вот у его последователя тоже имя было подходящее: Эридор. Оба были великими драконами.
«Нет, — сказал дракон, но, похоже, он был очень доволен предпринятыми Эрагоном усилиями. — Эрагон».
— Но «Эрагон» — это моё имя, и ты его получить не можешь, — задумчиво промолвил Эрагон, почёсывая подбородок. — Ну хорошо, если тебе эти имена не нравятся, так ведь есть и другие. — Он снова принялся перечислять услышанные от Брома имена, но дракон отвергал их одно за другим. Он, казалось, смеётся на чем-то, чего Эрагон не понимает, но Эрагон решил не обращать на это внимания, продолжая предлагать своему питомцу все новые и новые имена. — Вот, скажем, Инготхолд; этот дракон сразил… — И тут его осенило. «Так вот в чем дело, оказывается! Я ведь предлагал только мужские имена!» И он мысленно спросил:
«Значит, ты — не „он“, а „она“?»
«Да». И юная дракониха аккуратно сложила крылья.
Теперь, когда Эрагон это понял, он выложил ей ещё с полдюжины женских имён. Особенно ему нравилось имя Миримель, но оно тоже не подошло — кроме того, так звали дракона, обладавшего коричневой чешуёй. Офелия и Ленора также были отвергнуты. Эрагон уже готов был сдаться, но тут вдруг припомнил последнее имя, которое себе под нос пробормотал тогда Бром. Эрагону это имя казалось очень подходящим, вот только понравится ли оно дракону?
«Может, ты Сапфира?» — мысленно спросил он у неё.
Она внимательно посмотрела на него своими умными глазами, и он отчётливо понял: она довольна.
«Да, я — Сапфира», — раздался у него в ушах её голос.
Он радостно улыбнулся — наконец-то верное имя найдено! — а Сапфира удовлетворённо замурлыкала.

0

15

Короче щас не буду читать. Оки? Где-нить через часик...

0

16

БУДУЩИЙ МЕЛЬНИК
Когда наконец сели обедать, солнце уже зашло. Дул порывистый ветер, сотрясая стены дома и стуча ставнями. Эрагон внимательно следил за Рораном, ожидая неизбежного. И Роран, собравшись с духом, сказал, обращаясь к отцу:
— Мне тут работу на теринсфордской мельнице предложили… И я намерен согласиться.
Гэрроу молчал, нарочито медленно жуя. Потом как бы с трудом проглотил кусок, положил на стол вилку, откинулся на спинку стула и обронил одно лишь слово:
— Зачем?
Пока Роран объяснял, Эрагон делал вид, что это его совершенно не касается, и старательно доедал второе.
— Понятно. — Больше от Гэрроу никаких замечаний не последовало. Он долго молчал, глядя перед собой, а Роран и Эрагон ждали, каков же будет его окончательный приговор. — Ну что ж, — заговорил наконец Гэрроу, — и когда ты отправляешься? — Говорил он совершенно спокойно, и Роран даже растерялся.
— Я? — задал он довольно глупый вопрос.
Гэрроу наклонился к нему и, весело блеснув глазами, кивнул:
— А кто же ещё? Неужели ты думал, что я буду тебя отговаривать? Я, может, даже мечтал, что ты в скором времени женишься и я успею на твоих деток посмотреть. Катрина правильно сделает, если за тебя выйдет. (Роран по-прежнему обалдело смотрел на отца, потом неуверенно улыбнулся: ему явно стало легче.) Ну, так когда же все-таки ты отправляешься? — снова спросил Гэрроу.
Роран откашлялся и сказал:
— Когда Демптон за готовыми патрубками придёт. Гэрроу кивнул.
— Значит, недели через… — Две.
— Хорошо. Значит, у нас будет время подготовиться. Тут ведь жизнь совсем иначе пойдёт, когда мы с Эрагоном одни останемся. Надеюсь, правда, что ненадолго. — Гэрроу внимательно посмотрел на племянника. — Ты знал об этом?
Эрагон смущённо пожал плечами:
— Ну, в общем… Я только сегодня узнал… Зря он, по-моему!
Гэрроу провёл рукой по лицу.
— Да нет, не зря. Это нормально — такова жизнь. — Он рывком встал из-за стола. — Ничего, ребятки, все будет хорошо; время все расставит по своим местам. А теперь давайте-ка уберём со стола и вымоем посуду. — И Роран с Эрагоном молча принялись ему помогать.
Следующие несколько дней стали для Эрагона настоящим испытанием; нервы его были напряжены до предела. Он старался ни с кем не разговаривать и только кратко отвечал на вопросы. Все в доме говорило о том, что Роран вскоре уезжает: Гэрроу собирал ему вещи, со стен исчезли некоторые знакомые предметы, и комнаты постепенно заполняла какая-то странная пустота. Через неделю Эрагону уже стало казаться, что их с Рораном разделяет настоящая пропасть: разговор у них совсем не клеился, слова словно не хотели срываться с губ.
В эти дни единственным лекарством от тоски для Эрагона стала Сапфира. С ней он мог говорить совершенно свободно; все его чувства были перед ней как на ладони, и она понимала его лучше чем кто бы то ни было другой. За последние две недели дракониха здорово подросла и стала теперь выше Эрагона. Он обнаружил, что ямка в том месте, где соединяются шея и плечи, как бы специально создана для седока, и часто усаживался на Сапфиру верхом, ласково почёсывая ей шею и объясняя значения разных слов. Вскоре она не только отлично его понимала, но делала по поводу некоторых его высказываний собственные замечания.
Эрагону эта часть его жизни приносила огромную радость. Сапфира оказалась не только удивительно умной, но и на редкость самостоятельной. Ей было свойственно на все иметь свою точку зрения, и порой её взгляд на вещи казался Эрагону совершенно чуждым людским понятиям, но тем не менее они отлично понимали друг друга — даже без слов, на значительно более глубоком духовном уровне. Действия и высказывания Сапфиры постоянно открывали в её характере что-то новое для Эрагона. Однажды она, например, поймала орла, но есть птицу не стала, а выпустила на свободу, сказав: «Ни один небесный охотник не должен окончить дни свои, став жертвой другого небесного охотника. Лучше умереть, гордо паря на крыльях ветра, чем быть навечно пришпиленным к земле!»
Эрагон, естественно, отказался от своего намерения показать Сапфиру Гэрроу и Рорану в связи, во-первых, с намерением брата временно перебраться в Теринсфорд, а во-вторых, с осторожным заявлением самой Сапфиры, которая категорически не желала, чтобы её видел ещё кто-то, кроме самого Эрагона. Собственно, и сам Эрагон по-прежнему боялся сообщать семье о существовании Сапфиры, понимая, что на его голову тут же посыплются упрёки, обвинения и требования немедленно от драконихи отделаться. Так что он тоже изо всех сил оттягивал этот неприятный момент, убеждая себя, что подождёт какого-нибудь благоприятного знамения, а уж потом откроет свою тайну.
Ночью, накануне отъезда Рорана, Эрагон зашёл к нему в комнату, желая напоследок поговорить с братом по душам. В коридор из неплотно прикрытой двери в его комнату падала полоска неяркого света. На столике у кровати горела масляная лампа, длинные тени лежали на стенах, на опустевших полках. Роран стоял к нему спиной, увязывая в узел свои пожитки; спина его выглядела очень напряжённой. Вдруг, перестав собираться, он взял в руки что-то, лежавшее на подушке. Это был блестящий, отполированный водой и временем красивый камешек, который Эрагон когда-то давным-давно ему подарил. Роран хотел было сунуть камень в узел с вещами, но потом, видно раздумав, положил его на полку. Почувствовав в горле какой-то болезненный комок, Эрагон не решился его окликнуть, повернулся и снова незаметно выскользнул в коридор.ЧУЖАКИ В КАРВАХОЛЛЕ
Завтракали они кое-как, но чай был, как всегда, горячий. За ночь на оконных стёклах вырос довольно толстый слой льда, и, когда растопили очаг, лёд растаял и теперь стекал на дощатый пол, оставляя тёмные лужицы. Эрагон смотрел на Гэрроу и Рорана, стоявших у кухонной плиты, и с лёгкой грустью размышлял о том, что, возможно, в последний раз видит их вместе перед долгой разлукой.
Наконец Роран сел на стул и принялся зашнуровывать башмаки. Тяжёлый заплечный мешок уже стоял рядом наготове. Гэрроу, засунув руки глубоко в карманы, понуро возвышался над сыном. Рубаха висела на нем мешком; кожа казалась серой.
— Все взял? — спросил он.
— Да вроде бы.
Гэрроу кивнул и вытащил из кармана маленький кошелёк и сунул Рорану; в кошельке звякнули монеты.
— Я специально это скопил. Для тебя. Тут, правда, немного, но на пряники хватит.
— Спасибо, отец, только я деньги на пряники тратить не стану, — ответил Роран.
— Это дело твоё. Деньги тут небольшие, — сказал Гэрроу, — но мне больше нечего тебе дать. Разве что отцовское благословение, если хочешь. Да только стоит оно немного.
Роран низко поклонился ему и с волнением ответил:
— Для меня большая честь — получить твоё благословение, отец!
— Ну, так оно твоё. Ступай себе с миром. — И Гэрроу, благословив сына, поцеловал его в лоб, обернулся к Эра-гону и сказал — может быть, чуть громче, чем нужно: — Ты не думай, сынок, я и тебя не забыл. Я вам обоим вот что хочу сказать, раз пришла вам пора в широкий мир выходить: следуйте моим советам, они вам очень даже пригодятся. Во-первых, не позволяйте никому вами командовать и никого к себе в душу не пускайте. Ежели кто в ваши тайные мысли сможет проникнуть, так запросто свяжет вас такими оковами, которые крепче рабских. Лучше собственное ухо отдать, чем кого-то в душу к себе впустить. Советую вам также выказывать всяческое почтение к людям богатым и благородным, но не стоит слепо следовать их приказам. Имейте свою голову на плечах, судите здраво, но вслух своих сомнений и суждений старайтесь не высказывать.
Никого не считайте выше себя, каково бы ни было положение этого человека. Есть бедняки, перед которыми не грех и голову склонить. Ко всем относитесь справедливо, иначе люди начнут вам мстить. В расходах будьте осторожны. Крепко держитесь своей веры и своих представлений о чести, и другие станут относиться к вам с уважением. — Гэрроу говорил медленно, чётко произнося каждое слово. — Ну, а в том, что касается любви… Тут я вам одно могу посоветовать: всегда будьте честными. Честность и справедливость — вот ваши главные инструменты, только с их помощью вы сумеете и чьё-то сердце завоевать, и чьё-то прощение заслужить. Пожалуй, это и все. — Гэрроу умолк, явно гордясь произнесённой речью.
Немного помолчали. Потом Гэрроу поднял с пола мешок Рорана и сказал:
— А теперь тебе пора, сынок. Вскоре солнце взойдёт, да и Демитон поди тебя заждался.
Роран вскинул мешок на спину и обнял отца.
— Я постараюсь вернуться как можно скорее, — пообещал он.
— Вот и хорошо! — откликнулся Гэрроу. — Ступай, ступай и не тревожься о нас.
Но расставаться все же не хотелось. Эрагон и Роран сошли с крыльца и снова остановились. Роран помахал отцу рукой, и Гэрроу тоже поднял в прощальном жесте свою костлявую руку и улыбнулся, но взгляд его был мрачен. Он ещё долго стоял на пороге, глядя, как его сын и племянник идут по тропе, потом резко повернулся и ушёл в дом, громко хлопнув дверью. Услыхав этот резкий звук, Роран и Эрагон остановились.
Эрагон оглянулся и посмотрел на ферму. Он словно впервые увидел её: их дом и невысокие пристройки отсюда выглядели довольно убогими и какими-то беззащитными. Тонкая струйка дыма, поднимавшаяся над крышей, была, казалось, единственным признаком сохранившейся здесь жизни.
— Вся наша жизнь — здесь! — неожиданно серьёзным тоном промолвил Роран.
Эрагон даже поёжился, так мрачно прозвучал его голос, и нетерпеливо буркнул:
— И, между прочим, не такая уж плохая она, наша жизнь!
Роран кивнул, соглашаясь с ним, выпрямился и двинулся навстречу своей новой удаче. Стоило им спуститься с холма, и ферма скрылась из виду.
В Карвахолл они пришли совсем рано, но двери кузни были уже распахнуты настежь. Навстречу пахнуло благодатным теплом. Балдор медленно качал огромные мехи, в огромной каменной плавильне пылали угли. Рядом с плавильней высилась чёрная наковальня и стояла обитая железом лохань с соляным раствором. С прочных металлических штырей, вбитых в стены, свисали различные инструменты: клещи, плоскогубцы, молотки всевозможных размеров и форм, долота и стамески, угольники, пробойники, напильники, рашпили, металлические сита и стальные балки, ждущие перековки, тиски, кирки и заступы… У длинного рабочего стола стояли Хорст и Демптон.
Демптон шагнул навстречу вошедшим юношам, из-под его огненно-рыжих усов сияла улыбка:
— Роран! Рад, что ты пришёл. Похоже, работы на мельнице будет больше, чем я даже с помощью новых жерновов сделать смогу. Ну что, ты готов?
Роран поправил заплечный мешок и сказал:
— Готов. Скоро выходим?
— Мне ещё нужно кое-что сделать, но это недолго: через час отправимся. — Эрагон неловко переступал с ноги на ногу рядом с ними. Демптон повернулся к нему и, крутя кончик уса, весело сказал: — Ага, а ты, должно быть, Эрагон? Я бы, конечно, и тебе работу предложил, но пока что у меня только для Рорана место нашлось. Может, годика через два, хорошо?
Эрагон смущённо улыбнулся и кивнул. Этот мельник явно был человеком незлым и дружелюбным. При иных обстоятельствах он бы Эрагону, пожалуй, даже понравился, но сейчас ему хотелось одного: чтобы Демптон никогда в Карвахолле не появлялся.
— Вот и хорошо. — И мельник снова повернулся к Рорану. Они заговорили о том, как работает мельница и что Рорану придётся делать.
— Все готово, — прервал их беседу Хорст, указывая на стол, где лежали какие-то свёртки. — Можешь хоть сейчас забирать. — Он пожал Демптону руку и вышел из кузни, сделав Эрагону знак следовать за ним.
Сгорая от любопытства, Эрагон вышел на улицу. Кузнец ждал его, скрестив руки на груди. Эрагон, не оборачиваясь, оттопыренным большим пальцем указал через плечо в сторону кузни и спросил:
— Что ты о нем думаешь, Хорст?
— Хороший человек, — пророкотал Хорст. — Они с Рораном отлично поладят. — Он принялся было отряхивать фартук от металлических опилок, потом, будто что-то вспомнив, положил руку Эрагону на плечо и тихо сказал: — Слушай, парень, ты помнишь, как тогда со Слоаном схватился?
— Если ты насчёт долга, то я о нем не забыл, — быстро сказал Эрагон.
— Нет, что ты, я тебе верю. Я просто хотел спросить: тот синий камень все ещё у тебя?
Сердце у Эрагона тут же ушло в пятки. С чего это Хорсту вдруг понадобилось спрашивать о камне? Неужели кто-то видел Сапфиру? Изо всех сил стараясь держать себя в руках, Эрагон спокойно ответил:
— Да, он у меня, а почему ты спрашиваешь?
— Как только вернёшься домой, сразу же его выброси! — быстро сказал Хорст и тут же прибавил: — Сюда вчера двое приезжали. Странные такие, все в чёрном и с мечами. У меня просто мурашки по спине побежали, стоило на них взглянуть. Они все по деревне ходили и спрашивали, не находил ли кто такой камень, как у тебя. Они и сегодня с утра у каждого встречного об этом спрашивают. (Эрагон побледнел.) Я думаю, никто, у кого хоть капелька разума сохранилась, ничего им, конечно, не скажет. Люди сразу беду почуяли. Да только есть кое-кто, за кого я бы уж точно не поручился. Этот, пожалуй, все выложит, если ему денег предложат.
Ужас ледяной рукой сжал сердце Эрагона. Значит, те, что спрятали яйцо дракона в горах Спайна — кто бы они ни были, — все-таки выследили его путь! А может, слугам Империи уже и о существовании Сапфиры стало известно? Эрагон растерялся. «Думай! Думай!» — приказывал он себе. А впрочем, яйцо-то исчезло! И теперь у этих людей нет никакой возможности его обнаружить. Но если они знают, что это было именно яйцо… то сразу же поймут, что с ним случилось! Господи, Сапфире грозит опасность!
Эрагону потребовалось все самообладание, чтобы не показать, как он взволнован.
— Спасибо, что предупредил, — сказал он Хорсту. — А ты не знаешь, где эти люди сейчас? — Он гордился тем, что голос его звучит вроде бы совсем спокойно.
— Жаль, что я тебе ещё вчера не сказал, — искренне огорчился кузнец. — Так ведь я думал, ты и сам с этими людьми встретиться захочешь. Но раз ты их опасаешься, то лучше поскорей уходи из Карвахолла! Ступай поскорее домой!
— Хорошо, — кивнул Эрагон, стараясь его успокоить, — раз ты так считаешь, я сразу и пойду.
— Да, я так считаю. — Хорст явно испытал некоторое облегчение. — Может быть, я преувеличиваю, да только не нравятся мне эти чужаки! И лучше бы тебе отсидеться дома, пока они отсюда не уберутся. А я постараюсь сделать так, чтобы они к вам на ферму и носа не сунули. Хотя это, наверное, тоже может у них нехорошие подозрения вызвать.
Эрагон смотрел на него с благодарностью. «Жаль, что нельзя рассказать ему о Сапфире!» — думал он.
— Знаешь, я, пожалуй, сейчас домой пойду, — сказал он Рорану, пожимая ему на прощание руку. — Желаю тебе счастливого пути!
— Может, все-таки проводишь меня ещё немного? — спросил Роран, удивляясь его внезапному решению.
Почему-то вопрос брата показался Эрагону удивительно смешным.
— Да мне тут и делать-то нечего! И потом… Знаешь, не хочу я вашего ухода дожидаться.
— Ну ладно, — с сомнением вздохнул Роран. — Мы, наверное, теперь несколько месяцев не увидимся.
— Ничего, разлука быстро пролетит, быстрее, чем кажется, — подбодрил его Эрагон. — Береги себя и поскорей возвращайся. — Он обнял Рорана и пошёл прочь.
Хорст по-прежнему стоял посреди улицы, и Эрагон, понимая, что кузнец наблюдает за ним и ждёт, когда он покинет селение, решительно зашагал по дороге, якобы направляясь на ферму. Но как только кузница скрылась из виду, он нырнул вбок, прячась за одним из последних домов, и тайком вернулся в Карвахолл.
Прячась за домами, он внимательно осматривал каждый проулок, прислушивался к каждому звуку, жалея, что лук остался дома. Он крался по деревне, старательно избегая встреч с людьми, и наконец услышал то, что хотел. Голос чужака доносился из-за соседнего дома. Даже не голос, а какой-то неприятный свистящий шёпот. И хотя слух у Эрагона был отличный, ему пришлось изрядно напрячься, чтобы расслышать, что именно говорит этот человек.
— Когда это произошло? — Казалось, во рту у говорившего не язык, а смазанное маслом стекло — слова с лёгким шипением, от которого у Эрагона даже мурашки по спине поползли, выкатывались из его уст, точно камешки-голыши.
— Месяца три назад. — нормальным человеческим голосом ответил кто-то, и Эрагон узнал голос Слоана.
«Клянусь кровью проклятых шейдов! Вот мерзавец! Зачем ему понадобилось рассказывать чужакам о… Да я его просто прикончу, попадись он мне ещё раз!»
Тут заговорил кто-то третий. Этот не шипел, но голос его, звучавший хрипловато, был настолько мрачен, что в голову невольно лезли мысли о жестоких недугах, о смерти и прочих неприятных вещах, о которых лучше даже и не вспоминать:
— Ты уверен? Нам бы очень не хотелось узнать, что ты ошибся. Но если все же это ошибка, то последствия её будут для тебя в высшей степени… неприятными.
Эрагон прекрасно представлял себе, что могут сделать слуги Империи с тем, кто их обманул. Да кроме них никто и не стал бы запугивать человека подобным образом! Так что вряд ли он ошибается: тот, кто спрятал драконье яйцо в горах Спайна, наверняка достаточно могуществен, чтобы безнаказанно пользоваться своей властью и силой.
— Да, я уверен. Тогда оно было у него. Я не лгу! У нас многие об этом камне знают. Пойдите и спросите… — Слоан был явно испуган. Он пробормотал что-то ещё, но этого Эрагон не расслышал.
— Они оказались довольно… нелюбезными, — насмешливо возразил на его слова мрачный собеседник. И. помолчав, прибавил: — Впрочем, твои сведения были очень ценны для нас. Мы этого не забудем.
«Господи, ещё бы!» — Эрагон поверил каждому слову этого чужака.
Слоан снова что-то пробормотал, и Эрагон услышал его удаляющиеся торопливые шаги. Он осторожно выглянул из-за угла, желая понять, что происходит, и увидел посреди улицы двух высоких мужчин в длинных чёрных плащах. Мечи в ножнах, оттопыривая плащи, висели у обоих на поясе. Воротники рубах были украшены прихотливой вышивкой, сделанной серебряной нитью. Похоже, какие-то буквы, решил Эрагон. Лица чужаков скрывались в тени глубоко надвинутых капюшонов; руки были в перчатках, а спины казались странно горбатыми, словно под одеждой они спрятали подушки.
Эрагон высунулся чуть дальше из-за угла дома, желая получше разглядеть чужаков, и вдруг один из них замер, потом каким-то странным, нечеловеческим голосом что-то проворчал своему спутнику. Оба резко обернулись и, опустившись на четвереньки, бесшумно бросились в его сторону. От ужаса Эрагон затаил дыхание, будучи не в силах отвести взор от лиц, скрывавшихся в тени капюшонов. Какая-то странная сила сковала его мысли, лишив способности двигаться. Он пробовал сопротивляться, мысленно приказывая себе: «Беги же! Беги!» Ноги у него дрожали от страха, но отказывались повиноваться. Он прекрасно понимал, что теперь они уже видят его лицо, ведь они подошли к нему уже почти вплотную, на ходу вытаскивая из ножен мечи…
— Эрагон!
Он вздрогнул, услышав собственное имя. Чужаки так и замерли, отвратительно шипя. А откуда-то из бокового проулка вдруг вынырнул Бром и бросился к Эрагону. Старик был без шапки и с посохом в руке. Чужаков ему видно не было — их скрывал угол дома, и Эрагону очень хотелось предупредить Брома об опасности, но язык и руки по-прежнему его не слушались.
— Эрагон! — снова крикнул Бром.
Чужаки, в последний раз злобно глянув на Эрагона, отступили и мгновенно исчезли между домами.
Эрагон без сил рухнул на землю. Он весь дрожал, на лбу выступили капельки пота, ладони были влажными и липкими. Старый Бром помог ему подняться, протянув свою вполне ещё сильную руку.
— Да ты совсем больным выглядишь! Что это с тобой? Эрагон судорожно сглотнул, но ответить не смог.
Глаза его беспомощно метались в поисках каких-нибудь необычных следов, оставленных отвратительными незнакомцами.
— Ничего страшного, — наконец сумел выговорить он. — Просто голова вдруг немного закружилась. Но теперь уже все прошло. Вот странно! С чего бы это?
— Бывает, — заметил Бром. — Но тебе лучше бы прямо сейчас домой пойти.
«Да, мне очень надо поскорее попасть домой! — думал Эрагон. — Мне надо успеть туда, прежде чем они доберутся до Сапфиры!» А вслух он сказал:
— Наверное, ты прав. Может, я заболел?
— Так или иначе поскорее ступай домой! Путь тебе, правда, предстоит неблизкий, но я уверен: тебе сразу станет лучше, как только ты до дому доберёшься. Давай-ка я тебя до дороги провожу.
Эрагон не протестовал, и Бром взял его за руку и быстро повёл прочь от селения, поскрипывая посохом, утопавшим в снегу.
— А зачем ты меня искал? — спросил Эрагон.
— Да просто так, — пожал плечами Бром. — Узнал, что ты в Карвахолле, и решил спросить, не вспомнил ли ты имя того купца.
«Какого купца? О чем это он?» Эрагон с недоумением уставился на старика, и, разумеется, его растерянность не могла ускользнуть от внимательных глаз Брома.
— Ах да! — Он вспомнил, что тогда соврал Брому. — Боюсь, я так и не смогу тебе ничего нового сказать.
Бром грустно покивал головой и вздохнул, словно этими словами Эрагон подтвердил какую-то его догадку, потом он потёр свой орлиный нос и предложил:
— Ну, если вспомнишь… зайди ко мне, ладно? Уж больно мне интересно, что это за купец такой, раз он так много о драконах знает!
Эрагон рассеянно кивнул. Некоторое время они шли молча, но, выйдя на дорогу, Бром снова сказал:
— Поспеши домой, Эрагон! По-моему, тебе больше нигде не стоит задерживаться. — И он протянул Эрагону руку с узловатыми старческими пальцами.
Эрагон машинально пожал её и вдруг почувствовал, как шероховатая ладонь старика зацепилась за его перчатку. Перчатка, свалившись с руки, упала на землю, и Бром быстро поднял её с извинениями:
— Ах, какой я неловкий!
Он протянул перчатку Эрагону, и, когда тот стал её надевать, сильные пальцы старика вдруг стиснули его запястье. Бром ловко перевернул его руку ладонью вверх. На ладони отчётливо виднелось серебристое пятно. Глаза Брома сверкнули, однако он молча позволил Эрагону отдёрнуть руку и сунуть её в перчатку.
— Прощай, — пробормотал Эрагон, вконец смутившись, и со всех ног припустил по дороге к ферме, слыша, как Бром у него за спиной насвистывает какую-то весёлую мелодию.
Отчего-то страшно встревоженный, Эрагон изо всех сил спешил к дому, не желая останавливаться, даже когда совсем начинал задыхаться. Башмаки его так и грохотали по обледенелой дороге. На бегу он попытался мысленно связаться с Сапфирой, но она, видимо, была где-то далеко и не откликалась. А ещё он думал, что скажет Гэрроу. Впрочем, теперь уже выбора не оставалось: ему придётся показать Сапфиру.
Домой он прибежал, совершенно запыхавшись, с бешено бьющимся сердцем. И сразу увидел Гэрроу, стоявшего возле конюшни. «Стоит ли рассказывать ему все прямо сейчас? — колебался Эрагон. — Он ведь все равно мне не поверит, пока не увидит Сапфиру. Наверное, все же лучше сперва отыскать её». И он незаметно скользнул за угол и помчался к лесу.
«Сапфира!» — мысленно призывал он свою воспитанницу.
«Иду!» — донеслось издалека.
Одного этого слова Эрагону было достаточно, чтобы понять, как сильно она встревожена. Он с нетерпением ждал, хотя ждать пришлось недолго: вскоре над головой послышался знакомый шум крыльев. Дракони-ха приземлилась, выдыхая густые клубы дыма.
«Что случилось?» — мысленно спросила она.
Эрагон коснулся её плеча и закрыл глаза, стараясь успокоиться. Потом быстро рассказал ей о том, что произошло в Карвахолле. Стоило ему упомянуть о тех чужаках, и Сапфира, вздрогнув, яростно хлестнула хвостом, попав Эрагону прямо по голове. Страшно удивлённый, Эрагон отшатнулся и успел присесть, когда огромный хвост снова с силой ударил по земле, подняв настоящую метель. Жажда крови и ужас, исходившие от Сапфиры, были так сильны, что Эрагону стало не по себе.
«Пожар! Погибель! Смертельные враги! Убийцы!» — примерно так звучали её мысли.
«В чем дело?» Он постарался задать этот простой вопрос как можно спокойнее, но она его не слышала. Её душа, казалось, отгородилась ото всего света железной стеной.
Сапфира снова взревела и провела когтями по заснеженной земле, оставляя глубокие борозды. Из-под её лап так и летели комья промёрзшей глины.
«Прекрати! Гэрроу услышит!» — просил её Эрагон.
«Клятвы нарушены! Души загублены! Драконьи яйца разбиты вдребезги! Повсюду кровь, кровь! Убийцы!»
Эрагон лихорадочно пытался сообразить, как утихомирить разбушевавшуюся Сапфиру, опасливо поглядывая на её хвост. Когда хвост снова промелькнул в опасной близости от него, он, прижавшись к боку драконихи, ухватился за один из острых выступов у неё на спине и вскочил в ту самую ямку у основания драконьей шеи, где никаких шипов не было. Обхватив её руками, он мысленно молил и приказывал:
«Довольно, Сапфира! Довольно! Успокойся! — Вдрут её гнев сразу улёгся. Эрагон ласково погладил дракониху по чешуйчатой шкуре, приговаривая: — Все будет хорошо, Сапфира, вот увидишь».
Она присела, взмахнула крыльями и взвилась в воздух.
Эрагон пронзительно вскрикнул, увидев, что они уже поднялись над вершинами деревьев и земля осталась далеко внизу. Восходящий поток воздуха подхватил их и завертел с такой силой, что перехватывало дыхание. Сапфира, не обращая ни малейшего внимания на своего перепуганного седока, летела в сторону Спайна. Внизу мелькнула ферма и река Анора. Желудок Эрагона судорожно содрогнулся. Он изо всех сил обнял Сапфиру за шею, все своё внимание сосредоточив на синих чешуях, что торчали прямо у него под носом, и с трудом сдерживая тошноту, а дракониха все набирала и набирала высоту. И только когда полет её наконец выровнялся, Эра-гон осмелился чуточку оглядеться.
Здесь было так холодно, что у него даже ресницы заиндевели. До гор они добрались куда быстрее, чем он способен был себе вообразить. С высоты горные вершины выглядели в точности как острые зубы хищного зверя, ждущего любой возможности, чтобы до костей обглодать свою жертву. Когда Сапфиру неожиданно качнуло порывом ветра, Эрагон чуть не свалился с неё и с отвращением вытер губы, чувствуя на них жгучий привкус жёлчи.
Прижавшись щекой к колючей шее драконихи, он молил:
«Давай полетим назад, Сапфира! Те чужаки в чёрном вот-вот на ферму заявятся. Нам необходимо предупредить Гэрроу! Поворачивай!»
Но она не отвечала, и при каждой попытке мысленно связаться с нею Эрагон тут же наталкивался на непреодолимую стену чудовищного страха и гнева. Тщетно пытался он сокрушить те доспехи, под которые она спрятала от него свою душу. Слушать его Сапфира не желала.
Вскоре их уже со всех сторон окружали убелённые снегами вершины гор, и монотонность этого белого безмолвия нарушали лишь острые скалы да гранитные утёсы. Синие ледники сползали по склонам, точно замёрзшие реки. Далеко внизу были видны длинные и узкие горные долины и бездонные пропасти. Порой под ними слышался тревожный писк перепутанных птиц, а потом Эрагон увидел целое стадо мохнатых горных коз, вспугнутых Сапфирой и легко прыгавших с уступа на уступ.
Эрагона жутко укачало, при любом резком движении мощных крыльев Сапфиры или повороте головы его тут же сносило вбок, так что приходилось ещё крепче цепляться ей за шею. Дракониха казалась совершенно неутомимой. «Похоже, мы так и всю ночь лететь будем», — горестно думал Эрагон. Наконец, уже в полной темноте, Сапфира резко снизила высоту полетела почти над самой землёй.
Они летели вдоль узкой горной долины, заросшей лесом. Впереди Эрагон увидел небольшую поляну, к которой, видимо, и направлялась Сапфира. Она неторопливо покружила над вершинами деревьев, затем, сильно отклонившись назад, приняла почти вертикальное положение и приземлилась на мощные задние лапы, содрогнувшись от резкого торможения и опустившись на четвереньки, чтобы сохранить равновесие. Эрагон тут же скатился с её спины, не ожидая, пока она сложит крылья.
Он попытался было встать, но колени у него подогнулись, и он упал на жёсткий наст, ободрав щеку. Ноги тут же свело мучительной судорогой; у него даже слезы на глазах выступили от боли. Казалось, каждая клеточка его тела дрожит мелкой дрожью — так он устал судорожно цепляться за шею драконихи. Эрагон заставил себя перевернуться на спину и так расслабиться, вытянув в стороны руки и ноги. Потом сел и увидел, что его тёплые шерстяные штаны на ляжках потемнели от крови. Встревоженный, он стащил с себя штаны — пальцы тут же стали липкими — и поморщился: внутренняя часть бёдер представляла собой сплошную кровавую рану. Кожа была начисто стёсана острой чешуёй Сапфиры. Эрагон, постанывая, осторожно ощупал раны, но перевязать их было нечем, и пришлось снова натянуть мокрые от крови штаны — все-таки мороз здорово кусался. Когда грубая ткань коснулась изодранных ног, он даже вскрикнул. Сидеть оказалось совершенно невозможно, но и стоять он тоже толком не мог: ноги не держали.
Ночной мрак скрывал окрестные горы, и местность казалась Эрагону совершенно незнакомой. Он понимал, что находится в горах Спайна, но не знал точно, где именно, и рядом с ним была обезумевшая от страха дракониха. «Интересно, далеко ли она занесла меня да ещё в самый разгар зимы, — думал он. — Мало того, что я не в состоянии сделать ни шагу, так ведь тут и спрятаться негде. Уже ночь, а утром нам просто необходимо вернуться на ферму! Значит, придётся снова лететь верхом на Сапфире. Господи, да я этого просто не вынесу! — Эрагон горестно вздохнул и вдруг подумал: „Жаль, что Сапфира ещё не умеет выдыхать огонь!“ И тут он вдруг увидел, что дракониха устроилась у него под боком, свернувшись клубком. Прикоснувшись к ней, он почувствовал, что она вся дрожит. Стена, отгораживавшая от него её мысли, исчезла, и теперь он отчётливо ощущал её страх. Разумеется, он тут же принялся утешать свою питомцу, а потом спросил:
«Почему эти чужаки так напугали тебя?»
«Убийцы!» — прошипела она в ответ.
«Значит, Гэрроу в опасности! Зачем же ты потащила меня в это дурацкое путешествие? Неужели ты не в силах нас защитить?»
Глубоко в глотке драконихи послышалось сердитое клокотанье, и она обнажила клыки.
«Ах, у тебя, оказывается, есть клыки? Но если ты считаешь, что вполне способна сразиться с врагом, так чего ж тогда от него бежала?» — поддразнил её Эрагон.
«Смерть расползается, как яд, все отравляя вокруг».
Подавляя собственное отчаяние, Эрагон заглянул ей в глаза, стараясь держаться как можно бодрее.
«Ах, Сапфира, ты только посмотри, куда мы залетели! Солнце давно село, и ты так долго летела, что у меня на ляжках живого места не осталось. Ты своей чешуёй мне всю кожу чуть не до костей ободрала. Я так рыбу чищу! — попытался пошутить он. — Скажи, ты хотела меня за что-то наказать?»
«Нет».
«Тогда зачем же ты это сделала?» И он тут же почувствовал, что она весьма сожалеет о том, что сделала ему больно, но отнюдь не о своём поступке.
А потом дракониха и вовсе замкнулась, явно не желая продолжать этот разговор. Было так холодно, что Эрагон совершенно не чувствовал собственных ног. Впрочем, и боли тоже не чувствовал. Отлично понимая, что запросто может замёрзнуть, он решил переменить тактику.
«Слушай, Сапфира, я ведь замёрзну насмерть, если ты не устроишь мне хоть какой-нибудь шалаш или не принесёшь дров, чтобы я мог развести костёр и как-то согреться. Сойдёт даже охапка сосновых веток».
Она, похоже, была рада тому, что он перестал её упрекать.
«Костёр тебе не нужен. Я укрою тебя своими крыльями, и мой внутренний огонь тебя согреет».
Эрагон устало уронил голову на грудь.
«Хорошо. Только сперва соскреби снег с земли — так нам обоим теплее будет», — предложил он ей.
В ответ Сапфира устроила настоящую метель и одним движением мощного хвоста расчистила для них подходящее местечко. Ещё взмах хвоста — и в воздух взлетели куски льда и комья промёрзшей земли. Эрагон с отвращением посмотрел на приготовленное драконихой каменистое «ложе».
«Помоги-ка мне встать», — попросил он Сапфиру, и она тут же склонилась над ним.
Её огромные глаза цвета драгоценного сапфира с тревогой смотрели на него. Обхватив рукой один из острых костяных шипов у неё на спине, он приподнялся, и она осторожно подтащила его к расчищенному клочку земли. Стукаясь о камни, Эрагон чуть не терял сознание от боли, перед глазами у него точно яркие звезды вспыхивали, и он испытал огромное облегчение, когда Сапфира вновь опустила его на землю и легла рядом, прижавшись к нему своим тёплым брюхом. Чешуя на брюхе была не такой крупной и колючей, как на спине. Расправив своё правое крыло, дракониха с головой накрыла им Эрагона, и он оказался точно в шатре. И сразу почувствовал, что быстро согревается.
Руки из рукавов куртки он вынул, а пустые рукава обвязал вокруг шеи — так было ещё теплее. Обхватив себя под курткой руками, он впервые за все это время почувствовал, что живот у него сводит от голода. Но куда мучительнее была другая мысль, гвоздём сидевшая в голове: успеет ли он вернуться на ферму до того, как туда явятся те чужаки? А если не успеет, что будет тогда? «Даже если я смогу заставить себя снова сесть верхом на Сапфиру, — думал он, — мы в лучшем случае сумеем вернуться назад не раньше полудня. А те, в чёрном, конечно же, пожалуют на ферму ещё с утра».
Он закрыл глаза, чувствуя, как по щекам катятся горькие слезы. «Что же я натворил?!» — думал он, чувствуя себя безмерно виноватым.

0

17

ЗАЦЕНИТЕ!!!!!!!!!!!!!!!!

0

18

О господи! Откуда????

0

19

Что откуда?

0

20

какой-то перевод ГП неправильный :/ он самодельный?!?уж луше немного подождать и прочитать нормальную версию....)

0

21

Не знаю!Ваще то перевод с английской книги.....а чем он те не нравится?И в России он выйдит толбко в ноябре!

0

22

Че-его???Как это в ноябре??А-а...Ну,М.б,конечно,но мня слышала,что этим летом...Только в Англии,что ли,ещё???Ой..Блин...
А то не РОулинг писала,100%.

0

23

а уж...у Роулинг все книги начинаются с Гарри или его сгов. А потом иногда она там напоминает че в принципе ваще с Поттером за предыдущие книги произошло...

0

24

Ага...И стиль не тот.Вряд ли она решила написать седьмую книгу не так,как все предыдущие-раньше чувства других героев она не описывала...

0

25

Ващето вы забыли начало Гарри Поттер и принц-полукровка!Там первая глава "Другой  менистр"!

0

26

Все равно...Не её стиль..

0

27

Ой,точно...Ну всё равно непохоже,согласис))

0

28

http://funportal.info/smiles/smile43.gif

0

29

Гаррик)))))))))Глава 3. Чудеса в "Норе".

   
   К назначенному сроку комнаты сверкали. Бедный Дадли, увидев, что творится в доме, со всех ног дунул на улицу, в ужасе бормоча что-то насчёт того, что уже давно собирался погулять. Перед приборкой тетя Петуния заставила волшебников завесить шторами окна и плотно закрыть входную дверь. Половые тряпки, ведра, кисточки для пыли летали туда-сюда в течение десяти минут. Прибирающиеся закончили раньше срока. Когда Петуния проверяла качество работы, на её лице появилось выражение, говорившее о том, что она кое-что поняла: волшебство - это не только лягушачья икра, совы и летающие метлы. Поэтому она почти приветливо попрощалась с Гарри, Грозным Глазом и Люпином, которые, не теряя времени, тут же поднялись в комнату именинника.
   - Что же ты не сказал "до свидания" своему братцу? - спросил, посмеиваясь, Грюм, пока Гарри собирал вещи.
   - Я его не догнал бы; в такие минуты у Дадли просыпается невероятная прыть, - вторил тот.
   - Перестаньте, - добродушно останавливал их Люпин, - мы и так уже уложили одного в больницу.
   - Мы? - переспросил, посерьезнев, Гарри, - Это сделал я и не знаю, как искупить свою вину.
   - Не волнуйся, Поттер, мы проследим, чтобы дядюшка вернулся к своей семейке живым и здоровым, - весело сказал Грозный Глаз. У него было превосходное настроение. Он рад перспективе вести уроки после двухлетнего перерыва, решил Гарри. Так опытный мракоборец мог лично подготовить студентов к встрече с реальной угрозой - Пожирателями Смерти.
   - Молли просила нас поторопиться, - напомнил новый преподаватель, - Ремус, займешься Поттером, - кратко сказал Грюм, прихватив чемодан, - А я беру на себя вещи.
   - Гарри, тебе просто надо взять меня за руку, - объяснил Люпин.
   Тот ухватился за кисть говорившего, и сразу же почувствовал ощущение, обычно бывающее со всяким трансгрессирующим: неприятное чувство, будто тебя вдавливает в промежутки между костями...
   Когда тьма рассеялась, Гарри увидел, что они стоят на густой, зелёной траве перед домиком, где жила большая и шумная, такая дорогая ему семья Уизли. Как же он скучал по всем ним!
   С домом, определенно, произошли перемены. Хотя он точно не мог похвастать новыми стенами и крышей, однако был прибран и перекрашен почти до неузнаваемости. Внутри стояла подозрительная тишина.
   Грюм, несмотря на тяжелый чемодан, добрался до двери первым.
   Взглянув на дверь и пробормотав "Окрашена", Грозный Глаз шумно постучал в стену. Казалось, дом слегка дрогнул от его стука. В комнатах возникло какое-то движение, и настороженный голос, как будто Молли Уизли, спросил:
   - Кто там?
   - Поттер, Грюм, Люпин, - отозвался Грозный Глаз, устанавливая чемодан поудобнее.
   - Пароль?
   Люпин подошел к двери, прочистил горло и нараспев сказал:
   - "Животное единорог обладает волшебными свойствами; сила его концентрируется и в его теле, вот почему волосы из хвоста единорога ценятся как сердцевина для палочек".
   В доме раздался смех, и сквозь него тот же голос произнес:
   - Входите!
   На зашедшего внутрь Гарри набросился, радостно крича, почти десяток человек.
   Его обнимала миссис Уизли, наперебой тормошили Джинни, Рон и Гермиона, Фред и Джордж, Билл и Чарли. Из кухни прибежала Флёр и расцеловала гостя. Показалось странным отсутствие Нимфадоры, но спросить о ней Гарри не успел, потому что его взгляд заметил кое-что необычное. Стоящего чуть поодаль, смущенно улыбающегося Перси.
   Тот замер в нескольких метрах, не решаясь подойти к Гарри Поттеру, о котором в свое время говорил весьма неприятные вещи. Гость подошел к нему сам.
   - Ну что ж, Гарри, здравствуй, - сказал Перси, протягивая ладонь, - Мир?
   Гарри почему-то стало неловко. Перед ним, улыбаясь, извиняясь всем своим видом, стоял невероятно смущённый юноша. С лица бывшего старосты "Гриффиндора" исчезло отвратительное канцелярское выражение. Может быть, он на самом деле изменился?
   - Я не буду просить прощения, - произнес Перси, пожимая руку гостя, - это ничего не изменит. Я должен доказать, что перестал делать глупые ошибки.
   Это было для Гарри настоящим сюрпризом. Он уже не думал, что педантичный, амбициозный, эгоистичный Перси вернется в семью, с которой так жестоко порвал. Уизли снова все вместе. Эта мысль пока была нова и непривычна.
   Миссис Уизли сразу пригласила всех за стол, сетуя на то, что глава семейства, Артур Уизли, должен много работать, чтобы его не коснулись массовые сокращения в Министерстве. Эти сокращения стали её излюбленной и болезненной темой уже с месяц назад. Кажется, Руфус Скримджеор менял своих сотрудников, среди которых становилось всё больше мракоборцев.
   - Но не будем сегодня о грустном, - перебила себя миссис Уизли, - прошу всех к столу.
   Оказывается, гостя ждали... И не только люди. В саду на столах уже дымилась горячая еда.
   Но перед тем, как сесть и пообедать, Гарри выпросил минутку для разговора с тремя важнейшими собеседниками. Дамблдор просил ничего не утаивать перед друзьями, и его любимый ученик сделал именно так. Правда, он включил в число близких друзей Джинни, которая знала гораздо меньше, чем Гарри, Рон и Гермиона, но он был уверен, что может ей доверять.
   - Перси правда помирился с вами? - спросил Гарри, не решаясь говорить о главном.
   - Да, - с легким пренебрежением подтвердила Джинни. Заметив недоуменный взгляд, пояснила, - И тому есть три причины. Во-первых, смерть Дамблдора: не о чем спорить. Во-вторых, Перси, как флюгер, вертится за общественным мнением; Гарри Поттер, если ты не заметил, теперь снова герой. И, наконец, в-третьих: Перси влюбился. Мы не знаем, кто она, он почти не реагирует на наши допросы, но братец говорит, что она помогла ему осознать его ошибки.
   - Но он так сердечно поздоровался со мной...
   - Это тоже не случайно. За последние месяцы он, похоже, научился притворяться, - встрял Рон. - Теперь Министерство как раз призывает к дружбе с тобой, и Перси хочет выглядеть, так сказать, "в ногу со временем". К тому же он, несмотря на службу у Фаджа, получил пост представителя Британии в странах Востока, и вскоре нашему задаваке предстоит командировка в Египет. Он этим очень гордится, но все же не может не сознавать, что долго с нами не увидится. Бедная мама, - вздохнул Рон, - любовь застилает ей глаза. Она думает, что братец и правда раскаялся, да только вот папа не так прост. И в том числе поэтому он торчит целыми днями на работе, пока Перси здесь готовится к командировке: не хочет поссориться с ним и расстроить маму. Короче, мы тут готовимся к разлуке с милым братиком. Его, возможно, не будет больше года...
   - Не очень и надо, - фыркнула Джинни, - лучше всего он относится к маме, с нами говорит мало, с папой по-прежнему ругается, несмотря на произошедшее примирение. Кажется, он хочет взять с собой свою девушку, да только, вроде бы, ей не разрешают ехать...
   - Эй, ребята, идите есть! - услышали они крик миссис Уизли. - Всё остынет!
   Откладывать дальше Гарри не мог, поэтому вкратце рассказал им о хоркруксах, упомянув, что они из себя представляют и обмолвившись об их числе. Он повторился ради того, чтобы Джинни тоже была в курсе.
   Когда они спускались на улицу, обдумывая услышанное, Гарри немного поотстал, и, задержав Гермиону, рассказал ей о том, что видел в книге. Она слегка зарделась и сказала, что Люпин и Грозный Глаз помогли ей выбрать подарки. Про R. A. B. она слушала встревожившись.
   - Надо проверить, - тихо отозвалась Гермиона и, заметив недоуменные взгляды Рона и Джинни, замолчала и прибавила ходу.
   Когда все расселись, Гарри почувствовал, что не хочет есть и поэтому стал разглядывать окружающих его людей. Он то и дело перехватывал частые взгляды друг на друга Рона и Гермионы. Кажется, и не он один. Миссис Уизли украдкой улыбалась, замечая, что Рон уже совсем не смотрит на красавицу Флёр. А Флёр с мужем объявили, что через семь месяцев в семье ожидается пополнение.
   - Боже мой, я уже бабушка! - со слезами на глазах восклицала миссис Уизли, вновь получившая право ежеминутно вспоминать об этом после разглашения тайны.
   Именно в этот момент Грюм решил повеселить конкретно учеников "Хогвартса", сообщив, что у всех старшекурсников в обязательном порядке будет прорицание.
   - Что же Вы раньше молчали! - застонали Гарри с Роном. - Мы же теперь с ума сойдём от Трелони!
   - Именно поэтому я и не хотел говорить.
   - Да бросьте вы! - возмутилась Гермиона. - Во-первых, будет не только Трелони, но и Фиренце, во-вторых, прорицание было неприятным именно из-за неё. Вы же не станете отрицать, что это полезная наука, - на её лице промелькнула едва заметная улыбка.
   И всё же за столом было не так шумно, как раньше. Чувствовалось отсутствие мистера Уизли; Фред с Джорджем, обычно веселившие компанию, сейчас сосредоточенно пялились в разложенные на коленях записные книжки, весь обед были серьёзны и что-то обсуждали.
   Несмотря на то, что почти все собрались, как и в далёкие, спокойные времена, и на хозяевах, и на гостях лежал отпечаток пережитого. Две-три новые морщинки, усталый вид, поседевшие волосы, не смеющиеся при улыбке глаза. На давно знакомых людях такие изменения видны намного сильнее...
   Грозный Глаз и Люпин старались развлечь компанию непринужденной болтовнёй, но Гарри видел, как напряжены их правые руки, готовые ринуться в потайные карманы за волшебными палочками.
   "Опасаются Пожирателей, - догадался он. - они и правда могли бы нагрянуть в любую минуту. Интересно, что же делает сейчас их господин? Как узнать об этом? Раньше я хотя бы мог догадываться..."
   После обеда миссис Уизли, увидев, как устал гость, сразу же отправила его отдыхать. В самом деле, на Гарри вдруг навалилась такая усталость, что он с удовольствием поплелся в спальню Рона, где стояла теперь и его кровать. Сидя на покрывале, он из окна наблюдал за проносившимися по воздуху кастрюлями, тарелками, ложками и прочей кухонной утварью. От частого мелькания глаза начали слипаться, и Гарри, навалившись на стену, заснул.
   Ему приснился странный сон... Высокие серые каменные стены и стрельчатые окна. Темная, холодная даже на вид комната. По стенам горят огни в железных полусферах, но несмотря на это в центре, где смутно угадываются очертания каменного предмета, похожего не то на стол, не то на алтарь, царит густой полумрак. Возле странной вещи, все-таки оказавшейся столом, стоит фигура в тёмном плаще, и глаза с красными зрачками отражают свет огня.
   Послышался скрип тяжелых дверей, не видимых Гарри, и в комнате оказался человек в чёрной мантии, который остановился в нескольких шагах от стола.
   Этот человек был бледен и худ, и он склонился в поясном поклоне. Когда он выпрямился, красные зрачки-щёлочки уже смотрели на него.
   - Милорд...
   - Подойди, Северус.
   Человек подошел, словно подлетел; полы мантии колыхались в такт быстрым шагам. Впечатление портили пятна грязи на мантии и сильная дрожь, словно от лихорадки.
   - Итак, по тебе я вижу, что ты не выполнил мое задание, - слегка насмешливо произнес ледяной голос, - Так же, как и Драко. Малфоя я уже наказал. Ты хочешь, чтобы я наказал и тебя, или считаешь, что получил достаточно?
   - Я смертник, милорд, и я не знал, что ошибся. Я был верен Вам, - тихо сказал Снейп, стараясь, чтобы дрожь была не так заметна. - И в свете этих событий хочу попросить у Вас кое-что. Я знаю, что благородство по отношению к Вашим людям было и остается Вашей чертой. Я прошу Вас отпустить меня и просто дать мне умереть. Ведь я заслужил спокойную смерть?
   - Ты хорошо говоришь, Северус, - задумчиво произнес Волдеморт, очевидно, поддавшись на лесть, произнесенную с таким выражением, - и действуешь лучше многих других Пожирателей... И я, пожалуй, мог бы дать тебе второй шанс, если бы ты не был так плох.
   - Мне это будет не под силу, - почти прошептал Снейп. - уже не под силу, - он судорожно вздохнул, - Я думал, это будет мгновенная смерть...
   - Ты же знаешь, что любая магия многогранна, - почти мягко укорил Темный Лорд, - не я ли учил тебя? Подумай... Ладно, я вижу тебе не до размышлений. Объясню сам. Это зависит от степени ошибки и, скажем, перемены настроения связанного Клятвой... Сразу видно, что ты неопытен в данной области. Жаль, мы поздно это установили, - говорил Волдеморт, закладывая одну из книг на столе длинной чёрной закладкой. - Скажем, если ты сначала хотел убить, а потом передумал...
   - Но милорд!..
   - ... тогда смерть была бы мгновенной. Это и доказывает твою верность мне, - докончил Волдеморт, ничуть не смутившись, что его перебили, - А так ты медленно умираешь, Северус. Такой глупости, как Нерушимая Клятва Нарциссе Малфой, я от тебя не ожидал.
   На лице Снейпа не отражалось ничего, хотя в таком расположении духа Темный Лорд мог как казнить, так и миловать.
   - Знаешь, Северус... - выдержав паузу, Волдеморт задумчиво продолжил, - я не смогу вылечить тебя от последствий твоего опрометчивого поступка, потому что это очень древняя, мало изученная магия, но могу ненадолго продлить тебе жизнь... Пока ты не научишься заключать ее в иную форму существования. Помнишь, о чем я рассказывал тебе в последний раз? Ты можешь научиться увековечивать свою жизнь в том, над чем не властно время.
   По лицу Снейпа было видно, что он не ожидал подобной чести. Очевидно, Темный Лорд превзошел самого себя.
   - Я бесконечно благодарен Вам, милорд, - поклонился Снейп, но в его глазах уже горел огонь решимости, - Однако я слаб и считаю это для себя непозволительной роскошью. И я не хочу существовать в вещах, где стану просто сном для людей, все равно, светлым или кошмарным. И я, тем более, не хотел бы делить свою душу.
   - Ты считаешь, что я поступил неправильно? - в спокойном, холодном голосе Волдеморта промелькнули ноты ярости.
   - Я считаю, - Снейп поднял глаза и усилием воли заставил себя глядеть в зрачки собеседника, - что каждый понимает бессмертие по-своему. Я так близок к могиле, что, кажется, имею право рассуждать об этом, милорд.
   - Интересные мысли, Северус, - протянул Волдеморт, усаживаясь в кресло. Его длинные тонкие пальцы нервно теребили одну из закладок: Темный Лорд, похоже, хотел скрыть свое неудовольствие, - Жаль, что нам с тобой не по пути. Как только я увидел тебя в первый раз, я разглядел в тебе большой потенциал... Жаль, жаль. Ведь я тоже имею право рассуждать о смерти, потому что пережил Смертельное заклятие - а ты знаком с Авадой Кедаврой Лорда Волдеморта, видел её в действии... Мы оба испытывали этот страх, страх смерти, каждый в разное время... Но я не понимаю тебя. Ты собираешься сдаться и умереть?
   - Я очень устал, милорд. Это невыносимо... Кроме того, я заслужил наказание за ошибку.
   - Северус, Северус... Ты слишком самоотвержен... Ведь не смерть же!... Ладно, я отпущу тебя.
   - Милорд, это не вся просьба. Пусть Драко заботится обо мне. Вы сами знаете, что от него для Вас мало пользы.
   - Хм... Интересно. Зачем тебе сын Люциуса?
   - Вы же знаете, как я отношусь к Малфоям, милорд. А Драко уважает меня...
   - Ладно, я отпущу его. Младший Малфой достаточно наказан, и он мне больше не нужен. И я не хочу, чтобы его чувствительная мать проредила своими слезами и уговорами моих Пожирателей. Итак, Драко будет сопровождать тебя и заботиться, когда тебе станет совсем худо. Но если, предположим, вас найдет разозлённый Поттер или прочие свихнувшиеся на праведной мести личности, я сделаю вид, что очень удивлён. И что ничего не знал... Криксус, Домициус, приведите Драко Малфоя.
   Из мрака, окутывавшего пространство за столом, шурша исполосованными мантиями, лоскуты которых извивались, словно змеи, выплыли два дементора. Они с интересом повернули покрытые капюшонами головы к посетителю Темного Лорда.
   - Нет-нет, - усмехнулся Волдеморт. - Я дам вам нечто повкуснее, чем умирающий Северус Снейп. Нагайна?
   Из-под стола выползла, шурша чешуей о плиты пола, огромная чёрная змея.
   - Покажи этим двоим дорогу к свежим жертвам, когда они приведут сюда узника, - прошипел Волдеморт.
   Змея замерла, играя своим телом, свивая его в кольца, и все некоторое время заворожено наблюдали ее танец.
   - Хотя нет, ты права, - согласился Волдеморт, - Сопроводи их до камеры лично...
   Внезапно кто-то схватился за руку Гарри, и сон оборвался. Так и недосмотрев, что будет, когда приведут непонятно за что заточённого Драко Малфоя, Гарри рефлекторно дернулся и уселся в кровати, протирая глаза. Перед ним, освещённое слабым светом свечи, выделялось из темноты лицо Рона.
   - Рон? - Гарри вдруг осознал, что лежит, накрытый одеялом.
   - Тише! Прости, что разбудил тебя, я должен был убедиться, что с тобой все в порядке, - прошептал тот, тревожно вглядываясь в его лицо, - Ты вдруг стал таким бледным, и я испугался, что ты потеряешь сознание. Пульс упал почти вдвое!
   - Рон... Это не важно... Ты послушай. Я видел его, - Гарри, словно боясь, что его перебьют, торопливо рассказал всё.
   - Жаль, что Сам-Знаешь-Кто не разгневался на Снейпа и не убил его, - выразил Рон мысль друга и внезапно посерьезнел. - Ты думаешь, что подсознательно использовал легилименцию против В-Волдеморта, - он запнулся на последнем слове. - У тебя болел шрам?
   Гарри потрогал лоб и возразил:
   - Нет, наверное; не в этом дело. Дамблдор говорил мне, что Темный Лорд понял, насколько опасен для него этот контакт со мной, и теперь защищается от меня окклюменцией... А это не может быть что-то вроде... вроде видения? Волдеморта я видел со стороны. Перед тем, как заснуть, я очень хотел знать, где он и что делает.
   - Как странно! Не очень-то это смахивает на простой сон и вполне может быть неправдой...
   - Это вообще не было сном! - возмутился Гарри, - я видел его слишком отчетливо, и он не прерывался!
   - Пусть так. Но я уверен, что твое состояние было связано с ним. Ты выглядел с каждой минутой все хуже, поэтому-то и решил разбудить тебя...
   - Здорово, - проворчал Гарри, - теперь я, еще и сам того не замечая, начну умирать во сне!
   - Гарри, ты ведь чувствовал недомогание, когда проснулся?
   - Не знаю. Разве что какой-то озноб, и еще немного задыхался. Но я решил, что это из-за того, что ты так резко ухватился за мою руку.
   Гарри помолчал и вдруг быстро сказал:
   - Поговори со мной о чем-нибудь! Я боюсь засыпать.
   - Помилуй! Уже час ночи!.. - ужаснулся Рон, но быстро сдался, потому что и сам переживал за друга.
   Гарри понял, почему тот так быстро согласился на разговор. Рон очень хотел послушать про хоркруксы. Этот способ зачарования необычайно заинтересовал его. Разумеется, не в практике, а в теории: В любом случае, только Рон начал говорить про Волдеморта, как оборвал себя на полуслове: послышался хлопок от чьей-то трансгрессии, и в свете огарка свечи выделились лица Фреда и Джорджа.
   - Привет, ребятки, - весело прошептали оба, со скрипом садясь на кровати. - Что это вы там говорите про Неназываемого? Наши подслуши что-то засорились...
   - Про кого? - недоуменно вопросил Рон.
   - Только не надо притворяться, братишка. Неужто не знаешь о необыкновенной "ушастости" этого дома?
   - Вы... - прошипел Рон.
   - Зря злишься. Мы почти что в Ордене Феникса. Ну, подумаешь, на испытательном сроке... - важно произнес Джордж.
   - Где-где? - переспросил Гарри.
   - Упс... - честно признался тот. - Фред, убей меня за разглашение важной военной тайны.
   - Брось-ка, Джордж. Главное, Гарри наконец-то узнал что-то не последним. Сказанного не воротишь, - радостно отозвался Фред, скармливая Хедвиге печенье с руки.
   - Вы в Ордене?! - изумился Рон.
   - Орден не прекратил работу? - спросил Гарри.
   - О да, мои юные друзья, - с пафосом произнес Фред. - Теперь мы, не покладая рук, будем служить общественному делу. Как? Скоро узнаете.
   Внезапно его лицо стало очень серьезным:
   - Вы слышали новость? Нашелся мистер Олливандер. Говорят, в очень ужасном состоянии... Сейчас он в св. Мунго, не может даже вспомнить, как его зовут. Но его привезли туда только сегодня, так что пока нет ни плохих, ни хороших результатов лечения. Говорят только, что на его теле нет серьезных увечий, так что физическое здоровье быстро восстановится.
   - Что же могло с ним случиться? - спросил Гарри; на душе скребли кошки. Почему-то ему вдруг стало неприятно говорить об этом. Добрый, уважаемый всеми мистер Олливандер, так мастерски управлявшийся с любой волшебной палочкой, напоминал персонажа из сказки с хорошим концом, но никак не пациента больницы.
   - Он, как говорили на вчерашнем собрании - а среди орденцев есть и целители - бормотал что-то о людях в чёрных мантиях. Теперь он их безумно боится. Говорит о каком-то тёмном замке. И всё. Помните, какой был хороший старичок, а теперь представляет из себя жалкое зрелище.
   - Фред, ну хватит нагонять тоску! - почти сердито сказал Джордж. - По нашей вине гость не уснет до рассвета. ("Хорошо бы" - подумал Гарри.) Не все же так плохо, есть и достижения. Наши мракоборцы почти выследили убийцу Дамблдора, Снейпа. Говорят, он на особом секретном задании своего господина и готовит очередную пакость. Знать бы, где эта тварь... - угрожающе докончил он, переглянувшись с братом-близнецом.
   А тот внезапно побледнел.
   - Кажется, мама идет... И чего ей не спится? Ладно, ребятки, дрыхните без кошмаров, - и Фред с Джорджем исчезли.
   Гарри переглянулся с Роном. К счастью, близнецы не слышали их разговор о видении и уж точно не прознали про хоркруксы.
   Миссис Уизли открыла двери в полной тишине. Упырь на чердаке издал звук, похожий на рычание, и мама Рона чуть слышно охнула от испуга. Она еще постояла несколько минут, вглядываясь в лица мальчиков, словно ждала, что они проснутся. Рон захрапел.
   "Нашел время, - сердито подумал Гарри, - он же не умеет притворяться".
   Когда дверь наконец-то захлопнулась, он перевел дух. Все же трудно, будучи освещенным полосой лунного света, делать вид, что спишь, тогда как любое движение может выдать тебя с головой.
   - Рон, - тихо позвал Гарри, приподнявшись на кровати.
   Тот не ответил, продолжая храпеть, и внезапно стало ясно, что друг не притворялся.
   - Рон! - отчаянным шепотом крикнул Гарри.
   Друг спал, раскинув руки в стороны, и широкая полоса лунного света освещала его безмятежное лицо.
   Гарри просто не мог позволить себе заснуть, поэтому встал с кровати и, почувствовав прохладу, накинул свитер на пижамную рубаху. Вскоре ступеньки поскрипывали под его ногами. Деревья, отбрасывая сквозь окна тени от лунного света, создавали иллюзию, что по стенам кто-то шевелится. В комнате супругов Уизли горел свет - узенькая его полоска падала на ковер прихожей.
   Гарри прислушался...
   - Артур, мы не можем ему это позволить... Он будет в опасности.
   - Но Минерва МакГонагалл за...
   - Все равно, принятие нового члена подтверждается голосованием, и я тебе советую проголосовать против, - в голосе миссис Уизли мелькнуло предупреждение.
   - Молли... Неужели ты не понимаешь! Он уже давно не ребенок. Сам Дамблдор доверял ему весьма серьёзные секреты...
   - Я не об этом. Ты же знаешь, сколько орденцев умирало все эти годы... Его родители...
   - Господин Поттер, сэр! - раздался надтреснутый голос откуда-то снизу.
   Гарри подпрыгнул и услышал противный смешок. Рядом с ним стоял невероятно старый домовой эльф с бесцветными глазами, отражающими свет, льющийся из-за двери.
   - Шкверчок! Что тебе надо?
   - Шкверчок очень хочет поговорить с хозяином... Для его же блага... Для спасения его нечистой шкуры, - тихо и злорадно пробормотал последнюю фразу домовик.
   - Чьей шкуры, Шкверчка или хозяина? - подколол задетый Гарри. Тем более, навязанный ему год назад слуга не дал дослушать разговор, зашедший на родителей.
   - Господин Поттер вздумал шутить, - угодливо, но отвратительно, с какой-то злобой, захихикал старый эльф.- Разумеется, ради безопасности молодого господина... Шкверчок торопился Вам это рассказать...
   - Что рассказать?
   - Вы знаете, сэр, что на свободе разгуливает опасный убийца...
   - Волдеморт, что ли? - съязвил Гарри. - Так это давно уже не новость.
   Видно было, что Шкверчка передернуло при упоминании неприятного имени.
   - Господин смел... Это Шкверчок знает давно. Еще бы господин был также силен и храбр, - пробормотал домовик, поправляя грязную набедренную повязку и игнорируя явную иронию в словах своего хозяина. - Но нет, это не Темный Лорд.
   - Так говори же! Долго я буду тут стоять?
   В комнате Молли и Артура послышались шаги...
   - Шкверчок, пошли отсюда!
   Гарри выбежал на улицу, забыв прикрыть за собой дверь.
   Домовик трансгрессировал вслед за ним. Они быстро углубились в сад.
   - Ну же, говори!
   - Молодой хозяин не помнит? Ну и коротка же у него память! - издевательски сказал Шкверчок. Заметив, что Гарри и не думает возражать ему, он проскрипел, оглядываясь по сторонам:
   - Убийца предыдущего директора школы волшебства, Северус Снейп. Он ходит вокруг, замышляя убийство моего господина, он полон сил и ему помогает Темный Лорд, могущественный, как никогда. Мистер Снейп - самый преданный Лорду Пожиратель Смерти. Пусть хозяин будет осторожен в своих поступках и осмотрителен в словах, потому что Темный Лорд заставит его ответить за каждое слово.
   - Снейп? Ты видел этого гада? - прорычал Гарри, чувствуя, как по телу горячими волнами распространяется гнев.
   - Мистер Поттер разбудит позорищ волшебного рода... Ведь молодой хозяин этого не хочет?
   - Да как ты смеешь их так называть! - ненависть вдруг вылилась в другое русло: Гарри вдруг захотелось ударить это мерзкое создание, которое испытывало на себе только ненависть, которое только ненавидело... Он поднял палочку, направив ее прямо в грудь Шкверчку, выкрикнув...
   Он не успел ничего сказать, потому что нечто сбило его с ног, отшвырнуло на несколько метров, опрокинуло навзничь... Гарри показалось, что он сломал руку... Он услышал протяжный вой Шкверчка, чей-то крик "Остолбеней!" и ...
   - Гарри, ты в порядке?
   - Нимфадора-а-а... - простонал Гарри, здоровой рукой ухватываясь за протянутую ему руку. Другую он здорово ушиб.
   - Да, привет, - серьезно отозвалась она. - Видишь, понемногу привыкаю к своему имени... Потому что Люпин - это все-таки Ремус. А теперь - живо в дом, - сказала Нимфадора, подняв Гарри; ее голос был усталым и не звучал как команда. Однако она выглядела очень грустной, и пострадавший не решился ее ослушаться.
   - Locomotors, Шкверчок! - произнесла Нимфадора, оглянувшись и направив палочку в темноту. Оттуда, раздвигая кусты, медленно выплыло тело старого домовика. - Пришлось его парализовать, - словно бы неохотно произнесла она, - когда это подлое отродье отшвырнуло тебя с помощью щита домовиков, до сих пор мало изученного волшебства, то поняло, что должно жестоко себя наказать. А мы пока, увы, не можем допустить его смерти.
   Гарри вспомнил Гермиону. Ох, как бы она сейчас злилась!
   - Я приехала в "Нору" поздно и жалела, что не встретила тебя: ты уже спал - так сказала Молли. Видимо, сама судьба определила все в мою пользу. Кстати, эта дрянь не сильно покалечила тебя?
   - Наверное, виноват все-таки я, - неловко пробормотал Гарри. - Я сам напал на него... после того, как он обозвал Уизли позором волшебников... или как там еще?
   - Я уверена, что ты бы не стал нападать без повода даже на Шкверчка, а ведь он косвенно виноват в смерти Сириуса, именно он... Прости, Гарри.
   - Ладно, не можем же мы делать вид, что ничего не было. Тем более, что Сириус умер не вчера.
   У дома их ждал встревоженный Люпин, которого не отпустила Молли Уизли.
   - Нимфадора... Как ты, Гарри? Что там случилось?
   Тот жалобно посмотрел на спутницу.
   - Ладно, - согласилась та, - Я все тебе расскажу, Рем. Пойдем отсюда. Заодним решим, что делать с эльфом. А ты, Гарри, быстро в кровать! Иначе Молли ещё до рассвета обо всем узнает.
   Гарри обернулся у порога:
   - Я обязан сказать вам то, что услышал от Шкверчка. Домовик говорит, что Снейп бродит где-то поблизости и собирается убить меня.
   Супруги переглянулись.
   - Мы обязательно проверим, - серьезно пообещал Люпин.
   Гарри осторожно прокрался через вновь прикрытую спальню, в которой Уизли говорили о его родителях. Свет все еще горел в ней, но оттуда доносились не слова, а какие-то странные звуки. Вскоре стало ясно, что кто-то плачет.
   - Артур, я так больше не могу, - тихо говорила Молли сквозь рыдания, - я устала от вечного напряжения... Когда же все это кончится?
   - Молли, прошу тебя, не плачь... Ведь бывало и хуже, ты же знаешь, - неловко утешал жену мистер Уизли.
   Гарри, не желая больше слушать все эти разрывающие сердце вещи, бегом ринулся в спальню.
   Остаток ночи он просидел на кровати, вглядываясь покрасневшими глазами в кроны деревьев за окном, будто там искал ответы на все свои вопросы... Ночь еще никогда не тянулась так медленно, никогда еще так не хотелось спать!
   "Нельзя, нельзя", - твердил он себе. Его душа, в противоположность его телу, дергалась и металась, он не мог вынести того воспоминания, где Молли Уизли говорила об усталости... Гарри напряженно думал. Он перебрал множество вариантов, как мог бы помочь матери Рона. Да и всему волшебному миру. И вернуть себе покой. Такую боль в ее голосе невозможно было забыть. К рассвету он понял, что бессилен: простого и эффективного решения не существовало.
   Утро застало Гарри совершенно разбитым и утомленным. Он так и не смог побороть сон, и первые лучи солнца встретили его лежащим поперек кровати. Ему приснилась чушь. Будто бы Снейп глядел на Малфоя со странным выражением радости в глазах и говорил: "Теперь мы свободны, Драко."
   Вскоре Гарри был разбужен. Он не думал, что заснет, поэтому с ужасом вскочил с кровати, понимая, как рисковал, бездумно расслабившись. Потом укоризненно посмотрел на Рона:
   - Я же просил тебя не засыпать! Ты столько всего пропустил...
   - Да, мне уже рассказали. Прости, Гарри...
   - Ладно, ты в конце концов не виноват, что я такой особенный, - горько сказал Гарри и сменил тему - Я думаю, мне надо поесть...
   - Конечно, иди, - поспешно отозвался Рон, довольный, что друг не сердится. - Мама уже сто раз разогревала твою яичницу. А то смотри, скоро уже обед.
   Спускаясь вниз, Гарри думал о том, что привиделось ему во сне. Хорошо бы это был сон, потому что убийца в нём радовался, а уж этого хотелось меньше всего.
   Миссис Уизли с состраданием поглядела на гостя. Из-за вчерашнего, решил Гарри. Как ни странно, она ничего ему не сказала, кроме "доброго утра", и принялась разогревать завтрак, но палочка в ее руке чуть подрагивала, что могло значить только то, что она волновалась. Он быстро принялся за яичницу, с жадностью поглядывая на холодный пудинг.
   - Гарри, до вечера вы можете делать, что хотите. А потом надо будет сходить в деревню и купить еды. Чтобы не привлекать внимание магглов, сделаете это незадолго до закрытия магазина. Заодним прогуляетесь. Нимфадора хочет пойти с вами... Да, после того, как ты поешь, Аластор и Ремус должны с тобой поговорить.
   Гарри отнюдь не собирался доесть всё побыстрее. В первый раз в жизни ему должны сделать серьезный выговор. Серьезный потому, что он это заслужил.
   Но в конце концов еда все же закончилась.
   - Они ждут тебя в саду, - тихо объяснила миссис Уизли.
   Грюм и Люпин уже сидели на скамейке, но не обернулись на звук шагов Гарри. Чтобы оттянуть время, тот шел медленно, старательно разглядывая деревья. Сад очень похорошел: похоже, в последнее время Уизли много занимались садом, потому что не рисковали и старались пореже уходить далеко от дома. И выходило, что они бывали только на работе или на собраниях Ордена Феникса, то есть оставалась уйма свободного времени. Гарри с Роном договорились, что пока никому, даже Гермионе с Джинни, не расскажут о реставрации Ордена. Пусть лучше это сделают близнецы или кто-то еще. Девчонки не хотели видеть Ордена без Дамблдора и без Фоукса, они могут не понять...
   Гарри уселся между Грозным Глазом и Ремусом, и некоторое время они сидели молча; как будто хотели довести его до нужного состояния. Гарри не выдержал первым:
   - Где Нимфадора?
   - Ним не придет, - откликнулся Люпин. - Это не очень приятный разговор, и она своей жалостью не даст нам исполнить наш долг. Гарри, мы не знаем, почему в такое опасное время ты повел себя столь безрассудно. Почему вышел один ночью на улицу и отошел от дома туда, где тебя запросто могли схватить, почему поднял палочку на домового эльфа, который мог тебя покалечить, а потом убить себя, почему перебудил всех нас своим криком... Может, объяснишь нам? Ну ладно, допустим, Шкверчок сам виноват, Ним видела, как он готовил какое-то нападающее заклятие... Но остальное... Если можешь, оправдайся, Гарри, - почти умоляюще сказал Ремус.
   Но тот молчал, уже настроенный на наказание: он подвел всех и вел себя, как ребенок, не сдержал глупую злую мысль...
   Инициативу взял на себя Грюм. Его голос тоже был неожиданно, пугающе тих.
   - Поттер, подумай, сейчас мы особенно близки к разгадке тайны Волдеморта. Еще никогда его уничтожение не представлялось таким реальным... - и, помолчав, вдруг закричал так, что Гарри и Люпин вздрогнули. - А ТЫ ШАТАЕШЬСЯ ГДЕ ПОПАЛО, ДУМАЯ МЕРЛИН ЗНАЕТ О ЧЕМ, ЗАБЫВАЯ, ЧТО РАДИ ТОГО, ЧТО ЗАСЛУЖИЛО ТВОЕ МИНУТНОЕ ПРЕНЕБРЕЖЕНИЕ, СОТНИ СЛОЖИЛИ ГОЛОВЫ! ПОТТЕР, НЕУЖЕЛИ ТЫ... - тут голос Грозного Глаза сорвался, и он так же негромко, печально докончил, - Гарри, прошу тебя, будь осторожен и никогда не давай своим чувствам взять над тобой верх...
   Обвиняемого словно ударили по голове. Он ожидал крика, но... В конце концов Грюм не так часто называл его по имени. И вместе с тем Гарри почувствовал в себе потребность оправдаться:
   - Шкверчок говорил мне о том, что Снейп бродит где-то поблизости, Волдеморт помогает ему выследить меня и поможет прикончить. Говоря это, он просто дурел от радости... Вы знаете, что он не умеет сдерживать свои чувства.
   - Гарри, ты же помнишь... Однажды ты неправильно понял его радость... Он этого и добивался. Он не стал бы предупреждать тебя ради твоего блага, - мягко возразил Люпин.
   - Но ведь он обязан мне служить и предупреждать меня о смертельной опасности.
   - Поттер, наверное, даже магглы делают многое, чтобы избежать закона, который заставит их ответить за нарушения... А магический закон - не просто надписи на клочке бумаги, это высечено на душе, на сердце. Он страшен для тех, кто неудачно играет с ним. А домовые эльфы - те отважные существа, что постоянно испытывают закон. И более того, - Грозный Глаз понизил громкость, - они используют закон, чтобы управлять своими хозяевами-магами. Не все и не всеми, - поспешно добавил он, увидев откровенное замешательство на лице Гарри. - Но лично я знаю пару-тройку случаев, когда получалось, что хозяин служил своему слуге... Вспомни Добби, Поттер. Далеко не все домовики фанатично преданы своему хозяину. Теперь не понять, кто начал жестокую традицию повиновения из-под палки... Ты меня поймешь: Шкверчок уже не один раз портил тебе жизнь, оставаясь безнаказанным.
   Гарри немного помолчал, собираясь с мыслями.
   - Вы говорили о секрете Волдеморта... Я знаю его.
   Люпин и Грюм переглянулись.
   - Но я сообщу при условии, что буду принят в Орден, - твердо сказал Гарри. - нет смысла бороться против Волдеморта врозь. А я все равно буду бороться! Ведь согласно пророчеству...
   - Тихо. Мы знаем его. А здесь много посторонних ушей, - нога Грюма раздавила едва различимые в траве подслуши. - И Фред с Джорджем самые безобидные ребята из тех, кто желает всё знать. Нам незачем говорить об этом здесь, Поттер. К тому же без собрания мы все равно не сможем тебя принять. И Минерва должна знать обо всем этом. В любом случае будет голосование, а многие из нас считают, что в Ордене состоят смертники, что Орден свяжет тебя ненужной связью, о которой ты можешь потом пожалеть. И поверь, это небезосновательно...
   - Может, мне лучше знать, какая связь мне полезна? - проворчал Гарри. - И потом, вы в своем Ордене, не все, но многие из вас, так долго не общались со мной, как с обычным человеком, заботясь о моей безопасности, что забыли, чем я живу и что мне на самом деле необходимо.
   Взрослые переглянулись вторично.
   - В любом случае, мы с Грозным Глазом будем голосовать "за", - весело сказал Люпин. - Но боюсь, что скептиков будет больше, чем оптимистов... Ладно, Гарри, можешь отдыхать. Далеко не перемещайтесь, даже если будете играть в квиддич.
   Гарри кивнул и поспешно направился в дом. Ему вдруг захотелось оказаться подальше от них обоих, хотя в другое время он посидел бы с ними, даже ни о чём не разговаривая.
   В кухне он увидел миссис Уизли. Она варила какой-то суп, торопливо помешивая его волшебной палочкой.
   - Гарри, Рон очень хотел тебя видеть. Он наверху.
   Рон сидел в своей комнате в одиночестве. Услыхав шаги, он быстро обернулся с ожиданием в глазах.
   - Что они тебе сказали? Сильно ругались?
   Гарри рассказал все. Не было смысла таить это от друга. Тот немного помолчал, потом осторожно спросил:
   - Как думаешь, а меня могут принять в Орден? Я тоже хочу бороться против Волдеморта!
   Гарри отчего-то смутился:
   - Я не знаю, Рон... Я никогда не спрашивал...
   - Ну конечно! Он не спрашивал! - с легкой обидой в голосе сказал Рон. - А я помню о тебе! Я мог бы уже давно сдать тест на трансгрессию, но я ждал тебя...
   - Во-первых, ты просто его не сдал, а, во-вторых, сегодня был не самый удачный повод, чтобы поболтать с Люпином и Грюмом!
   - Ладно, всё нормально. Ты же знаешь, что я тоже хотел бы посещать их собрания и всё такое...
   - Обещаю, что порекомендую тебя, как члена Ордена Феникса... Если только буду иметь на то полномочия... Кстати, где Джинни и Гермиона? Я думаю, они тоже должны кое-что услышать.
   - Мисс Всезнайка заперлась в своей комнате и читает какую-то книжку, - в обычной ворчливой манере отозвался Рон, и Гарри услышал в голосе друга разочарование. - А Джинни о чем-то судачит с Флёр. Ума не приложу, о чем... Эй, Гарри, - Рон даже замер от неожиданной мысли, - А давай сыграем в квиддич! Нам же надо тренироваться, - и его правое ухо слегка порозовело.
   - Да, - задумчиво согласился Гарри, оторвавшись от мыслей об Ордене. - Надо бы развеяться... Идем. Кажется, Грюм говорил, что положил "Молнию" в ваш чулан.
   Они уже двинулись к выходу, как вдруг перед ними с громким хлопком, смеясь, возникли Фред с Джорджем.
   - Вы можете так не хлопать? - возмутился вздрогнувший Рон. - Я заработаю себе сердечную болезнь!
   - Извини, братишка! По-другому нельзя! Ох, Гарри, как это нехорошо. Грозный Глаз испортил третьи подслуши за этот день. И всегда он вспоминает о них в самые интересные моменты. Даром, что лучший мракоборец Британии. О чем вы там так мило болтали? От его крика даже у нас заложило уши. Что же это за тайна Волдеморта?
   - Я не расскажу об этом, пока меня не примут в Орден Феникса!.. Меня с Роном, - поправился Гарри.
   - И Гермионой, - добавил Рон, чуть порозовев лицом.
   Близнецы хмыкнули:
   - Вы зря торгуетесь. Это ради вашей же безопасности.
   - Я почувствую себя в относительной безопасности, когда буду членом Ордена, - категорически заявил Гарри. - Где это видано: Избранный, Мальчик, который выжил - и в стороне от борьбы с Волдемортом! Дамблдор запретил мне говорить об этом со всеми, кроме близких друзей. Почему орденцы не могут ими быть? Он знал, что они не воспринимают меня всерьёз, вот и всё! А я продолжаю надеяться, что всё изменится к лучшему. Глупо, наверное...
   - Как бы то ни было, ты не сможешь сразу рассказать всё и всем, хотя бы потому, что члены Ордена не в одинаковой мере знают сведения, касающиеся нашего врага. Многие, по большей мере, обсуждают борьбу с его проявлениями: Пожирателями Смерти и их пакостями. Непосредственно об убийстве Сами-Знаете-Кого говорят далеко не все.
   - Давайте хоть сегодня не будем говорить о Волдеморте! - попросил Гарри. - Можно поболтать, например... например о квиддиче, - предложил он недавно затронутую тему. И сам ее продолжил: - Вы же знаете, Кэти Бэлл выпустилась из школы. Кто теперь будет нашим новым нападающим? Ведь капитан по-прежнему я... Кое-кто, между прочим, удрал из "Хогвартса". А зря.
   - Не жалей, Гарри. Так лучше для нас всех, - возразил Фред. - Мы, кстати, самообразовываемся. Накупили учебников за седьмой курс; вечером обкладываемся ими и учимся еще похлеще вас. Время, средства и свобода выбора позволяет нам приобретать именно то, что будет полезно, так что мы теперь очень похожи на профессиональных мракоборцев.
   - Да, но сейчас пришлось забросить учебу, - продолжил Джордж. - Мы расширяем продажи нашей нехитрой продукции, в том числе договариваемся об ее экспорте, например, в лишенную юмора Болгарию и напыщенный Восток. Видите, и там есть весельчаки. Мы также не прочь продавать наши самые немудрёные технологии по разумным ценам.
   - Есть и внутренние проблемы, - заметил Фред, - У нас, конечно, достаточно средств, чтобы нанимать персонал. Так мы и делаем, но с этими продавцами порой бывает столько хлопот... Впрочем, мы еще заглянем в Косой переулок, и вы сами увидите.
   - Да, мы и так работаем, как проклятые, и пришли не за тем, чтобы обсуждать работу, - чуть веселее напомнил Джордж. - Сегодня мы вздумали устроить себе выходной и полетать на метлах. Потому что узнали, что три самых крутых игрока Гриффиндора будут рады составить нам компанию. Мы следили за всеми матчами и расспрашивали Рона.
   - О да! - весело подтвердил Фред. - если вы считаете, что нас не будоражит слово "квиддич", то вы глубоко ошибаетесь. Вперед, парни!
   И четверка веселой гурьбой выбежала из комнаты.
   Гарри подошел к комнате Гермионы и постучал: Рон попросил его поговорить с ней.
   - Гермиона, это я. Хочешь посмотреть нашу игру в квиддич и прогуляться?
   - Гарри, большое спасибо, но я должна заниматься. Ты же знаешь, в связи со смертью Дамблдора отменили все экзамены. Многие думали, что школу закроют. А раз мы продолжаем учиться, надо знать все. Вдруг они вздумают проверять у нас остаточные знания? Вот Джинни, возможно, пошла бы. Спросите у нее, она должна быть на кухне.
   Рон вздохнул:
   - Гермиона, ты и правда не хочешь развеяться?
   После непродолжительного молчания голос из-за двери неуверенно ответил:
   - Возможно, позже...
   - Ого! - хором вывели близнецы. Но взглянув на посуровевшее лицо брата, решили сделать вид, что ничего не поняли.
   - Я сейчас, - вдруг сказал Гарри. Он метнулся в комнату Рона, рывком расстегнул чемодан, глубоко засунул туда руку и после нескольких секунд перемешивания содержимого извлек коробочку со снитчами. Улыбаясь, спустился на кухню, где шел разговор Джинни с ее братьями.
   - А где Гарри? - как раз спросила она и напряглась.
   - Джинни, идем, - сказал Гарри, выруливая из-за поворота на полной скорости. - У меня есть кое-что интересное для нашей игры.
   Выражение ее лица смягчилось, и она составила им компанию в походе за метлами.
   "Я стал уделять ей мало внимания, - догадался Гарри. - Надо будет все рассказать Джинни. Столько всего случилось, а она думает, что я просто забыл о ней."
   Действительно, все метлы лежали в сарае, таком старом и ссохшемся, что было непонятно, как он вообще стоит.
   На фоне "Чистых побед" гаррина "Молния" смотрелась, как резное кресло в хибаре.
   - Гарри, - заговорщицки спросили близнецы. - Тебя устраивает твоя метла?
   - Вполне, - пожал плечами хозяин быстролетного чуда. - А что?
   - Ну-у... - неопределенно пробормотали оба. - Береги "Молнию". Пусть прослужит тебе долго.
   Это показалось Гарри странным, но мало ли каким образом шутят "Умники Уизли"...
   Помимо метел, в сарае оказалось два потрепанных старых квоффла. Близнецы и Рон сразу же завладели ими и, пытаясь выхватить их друг у друга, вскочили на метлы и взмыли в небо.
   Гарри посмотрел на Джинни, которая была готова броситься вслед за ними, но только сжимала в руке свой "Чистомет" и будто чего-то ждала, и улыбнулся:
   - Загонщики и вратарь... Это у них в крови. Составишь мне компанию по ловле снитчей?
   Лицо девочки медленно вытянулось.
   - У тебя есть снитчи?
   - Два. Они... необычные. Я думаю, это подарок от тех, кто был в Ордене. Их стиль... Ты сейчас все увидишь... Или ты хочешь заняться квоффлом?
   - Гарри, - улыбнулась Джинни, - как ты можешь! Только ты умеешь сначала заинтересовать, а потом сделать вид, что ничего не происходит...
   Они двое сели на метлы последними. Перед тем, как взлететь, Гарри достал коробочку из кармана.
   - О, я где-то ее видела, - наморщила лоб Джинни. - А, у Люпина в руках. Но что там, так и не узнала.
   Гарри дождался, пока она поднимется вверх, и незаметно переложил снитчи к себе в застегивающиеся просторные карманы старой куртки Дадли. Когда он оказался в воздухе на одном уровне с Джинни, то наложил руки на карманы и сказал:
   - Я хочу тебе кое-что показать... Да, это снитчи, но не совсем. Когда я их выпущу, не бросайся ловить без моей команды.
   Сразу же после своих слов он расстегнул одновременно оба кармана. В воздухе, кувыркаясь, оказались Золотой и Серебряный - так назвал их хозяин. И сразу же затеяли между собой не то игру, не то драку.
   Джинни засмеялась:
   - Давай их немного погоняем! Чур, мой серебряный!
   - Лови! - крикнул Гарри.
   Мячики бросились врассыпную.
   Рон и близнецы в предвкушении интересного зрелища поудобнее устроились на метлах и стали подбадривать ищущих криками.
   Неожиданно из-за туч выглянуло солнце, и на снитчи стало больно смотреть. Глаза Гарри не видели ничего, кроме зеленого мелькания внизу и крошечной золотистой точки впереди. Крылатый мячик сделал крутой вираж и улетел куда-то вдаль.
   - Джинни, стой, - закричал Гарри, - Нам нельзя вылетать за пределы сада!
   - Но почему? - подлетела воодушевленная погоней Джинни.
   - Люпин и Грозный Глаз не разрешили.
   - А что нам теперь делать? Они вообще вернутся?
   - Когда я жил у магглов, я переписывался с Вудом. Оливер многое рассказывал мне о повадках снитчей. Вместе с характером зачарования в них вселяется черта отрицания одиночества. Если их не ловят и не ищут, то в их искусственной личности... Ладно, согласен, эти заумные слова я пересказываю, не изменяя. Проще сказать, они возвращаются именно тогда, когда не нужны ищущему.
   - Ладно, подождем... Постой... Оливер? Но когда Оливер Вуд говорил тебе это?
   - Недавно. Я как-то написал ему от скуки.
   - Когда это было?
   - Наверное, с неделю назад... А что, я не могу ему писать?
   - О, Гарри, - вздохнула Джинни. - Это... Мог быть кто угодно, только не Оливер!
   - Но почему?!
   - Ты не знал об этом? Мне казалось, это известно всем! Оливера Вуда схватил Волдеморт и, кажется, пытал... Потом Вуд убежал из св. Мунго и убил двоих человек... В общем, Гарри... Он сейчас в Азкабане. На десять лет. Хорошо, что хоть не пожизненно...
   - ЧТО?! И ВЫ МНЕ НЕ СКАЗАЛИ?!
   - Гарри, не кричи, пожалуйста. Мы обсуждали то, что случилось... Папа пытался защищать его в суде, потому что он видел Оливера в заключении, когда тот ожидал своей участи. Отец считает, что на несчастного повлияли заклятием Империус. Его не стали слушать...
   - О, Джинни... - Гарри стало так больно, словно его ударили ножом в спину. Казалось, после смерти Дамблдора ничего уже не могло быть хуже... Значит, ему еще есть, что терять.
   Солнце продолжало светить, но он хотел, чтобы разразилась гроза, такая же сильная, какая бушевала в его душе. Оливер Вуд в Азкабане! Спасся от Волдеморта, чтобы сделаться врагом и для тех, кто должен был защитить его!
   - Кто же тогда писал? - спросил Гарри.
   - Мы можем лишь догадываться, - печально сказала Джинни. - После процесса кое-что из его имущества арестовали. Его родители вообще переехали. Говорят, купили себе домик поменьше... Я не знаю. Но можно предположить, что этот человек знал о квиддиче гораздо больше, чем Вуд. Мало кто говорит о природе снитчей.
   - Но есть же книги...
   - Гарри, по тебе сразу видно, что ты долгое время не жил с волшебниками. Лишь немногие могут знать о том, что ты рассказал мне...
   - Эй, ребятки, вы чего там застряли? Ждете, когда снитчи прыгнут к вам в руки? - подлетел один из близнецов.
   - Джордж, Гарри не знал об истории с Вудом, - печально сообщила Джинни.
   - Как? - изумился тот. - Мы же посылали сову...
   - Так значит, письмо не было передано! Быстролёт улетел с важным сообщением, и мы взяли сову на почте. Она вернулась туда взъерошенная, но мы думали, что письмо доставлено: птицы ведь не умеют говорить.
   - Ладно, что случилось, то... Смотрите, летят снитчи! Да, Джордж, ты был прав, они сами вернулись к нам.
   Золотой пролетел мимо Гарри, но увернулся от его руки и влетел в ладонь Джинни. Серебряный же полетел прямо к хозяину. Несмотря на холодный ветер мячик был такой тёплый... словно живой
   Уизли хотели продолжить игру и посмотреть, кто быстрее поймает снитч, но у Гарри уже не было желания даже летать, а не то чтобы играть.
   Разгоряченные, раскрасневшиеся возвращались они к "Норе".
   Десять лет в Азкабане, думал Гарри. За что так угораздило бедного Вуда, был ли в этом какой-то смысл? Почему именно его выбрал Волдеморт?
   Но даже эти мучительные размышления сами по себе прервались, когда друзья подошли вплотную к дому. Потому что в комнатах мелькал ослепительный свет и раздавался невообразимый шум.

0

30

Глава4. Поезд, полный страха.

   Быстро отворив дверь, вновь пришедшие увидели странную картину. Молли Уизли, Люпин, Грюм и Нимфадора стояли, вытянув перед собой палочки, и своими спинами закрывали нечто, временами испускавшее яркий свет, при вспышках которого переводили палочки в положение защиты. Через небольшой промежуток времени между Грозным Глазом и Нимфадорой образовалась щель, и ребята увидели Шкверчка. Домовик время от времени пытался исчезнуть и безостановочно щелкал пальцами. На мгновение растворялся в воздухе, но тут же появлялся снова. Тогда он кричал ругательства и пытался поразить нападающим заклятием кого-нибудь из орденцев. Тут-то и пригождались их палочки.
   Гарри заметил, что миссис Уизли всякий раз вздрагивает при очередном нападении.
   - Позвольте мне, - попросил он ее.
   - Гарри, нет! - воскликнула она.
   Но тот уже выступил вперед. Кажется, домовик отвлекся. Он перестал уделять внимание тому уголку, где стояла миссис Уизли, поэтому оказался совершенно беззащитным перед своим хозяином, заделавшим собой брешь в обороне.
   - Остолбеней! - заорал Гарри, выбрасывая вперед свою палочку, которую теперь постоянно носил с собой.
   Шкверчок, обездвиженный, упал на пол, как доска, яростно вращая глазами.
   - Спасибо, Поттер, - опустил палочку Грюм. - Вот не знал, что у этого старого подлеца такая прыть. Помню, раньше он все время едва ковылял. Хорошо, что он чувствовал потребность искупить свою вину - как же, ведь он напал на тебя! - поэтому и не смог сбежать.
   - Как Вы можете!
   Все без исключения посмотрели наверх, кое-кто даже вздрогнул от гневного крика.
   - Принесло, - против своей воли проворчал Гарри.
   На них сверху вниз, сжимая рукой перила, взирала Гермиона. Ее толстый нахальный кот Живоглот стоял рядом с ней. Кажется, он впервые с приезда Гарри вылез из комнаты, где обитала хозяйка.
   - Что вы делаете с этим беднягой!?
   - Обезвреживаем, - пробормотал Рон.
   - Обезвреживаете?!! Целая толпа на больного старого эльфа!
   - Но Гермиона... Этот домовик не так прост, как кажется!
   - А что значит "старый подлец"?!
   - Грейнджер, ты не понимаешь, что он опасен, - сурово сказал Грюм, глядя на девочку. - Он потенциально опасен для общества волшебников. Его любимыми хозяевами были черные маги...
   - Ну и что?!
   - А то, что он убьет тебя и не заметит, - прорычал Грозный Глаз. - Он уже пытался убить Поттера!
   - Гарри сам хотел сделать ему больно, он мне говорил! А Шкверчок защищался! Да, вы его не убили. Но кто-нибудь догадался его покормить? Извинился ли Гарри за то, что хотел ни за что ударить по бедняге заклятием?
   - Гермиона, я был неправ... Но лишь отчасти. Он оскорбил семью Уизли!
   - Он не в себе, и ты это знаешь!
   - Ладно, я бы все равно не наслал на него опасного заклятия.
   Честно говоря, Гарри не был в этом до конца уверен. Тогда, ночью, он не мог за себя отвечать. Может быть, он бы попытался применить Круциатус за все то, что сделала эта гадина, но, подумав об этом, похолодел. Когда он наставлял на эльфа палочку, в нем боролись гнев и разум, и что победит, сказать было решительно невозможно.
   - Его надо лечить, а не наказывать, как вы не понимаете, - горько сказала Гермиона, разворачиваясь по направлению к своей с Джинни комнате.
   - Подожди, Герми! - попросил Гарри, но она не остановилась.
   Тогда он бросился следом. Спустя минуту вернулся и сказал притихшим, растерявшимся людям:
   - Она плачет.
   - Она не права, - сказал Грозный Глаз.
   - Аластор! - воскликнула миссис Уизли. - В чем-то она права. Шкверчок не убежал бы, если бы Гарри прямо приказал ему это.
   - Я так и сделаю, - кивнул тот и обратился к лежащему на полу домовику. - Слышал, Шкверчок? Я запрещаю тебе под каким бы то ни было видом уходить из этого дома! И общаться с приспешниками Волдеморта! Любым способом.
   Хорошо, что Гарри не видел глаза старого домового эльфа.
   Постепенно наступил вечер. Миссис Уизли достала сумки всем четверым. Гермиона никуда не пошла, она заперлась наедине со своими учебниками.
   - У нее кризис, - ворчал Рон, а мы должны идти в маггловский магазин.
   Но делать было нечего, и вскоре они, весело болтая, спускались к деревне. Из всех, как и водится, лучшим магглом оделся Гарри, худшим - Рон. Его потертые праздничные брюки от смокинга с натяжкой сочетались с бордовым свитером, связанным миссис Уизли. На втором месте по маскировке, пожалуй, можно было назвать Нимфадору. Сегодня для похода в магазин она одела спортивный костюм и, по совету Гарри, преобразила свои волосы в короткую стрижку. Теперь она была похожа на активную любительницу физкультуры.
   На улицах было мало народу, но многие казались встревоженными. Прислушавшись, волшебники разобрали только то, что где-то произошло крушение поезда. Причем, уже второе.
   Невероятно болтливый продавец маленького магазинчика, даже взвешивая продукты, ни на миг не закрывал рта:
   - Вы представляете, какие пошли поезда! Летают с рельсов, словно птицы. Позавчера звонил жене в Глазго, так даже там случилось крушение. О чем думают железнодорожные компании, скоро у них не останется клиентов! Мой племянник собирался ехать по торговым делам в Лондон через два дня, так даже собирается вернуть билет... Кстати, вы не местные? Мы определенно не встречались.
   - Да, мы из соседней деревни, - быстро вставила Нимфадора, подходя чуть поближе и закрывая собой Рона, очевидно, имевшего в глазах продавца довольно странный вид.
   - А, там работает Брэд Спирман, - пренебрежительно промолвил торговец, сразу перестав разглядывать Рона. - Так он тот еще растяпа! Немудрено, что нормальные люди не могут там отовариться по-человечески.
   С трудом необычным покупателям удалось оторваться от него.
   - Ну и тип! - выдохнула Ним, когда они вышли на улицу под аккомпанемент несущейся вслед болтовни.
   - Это еще ничего, - хмыкнул Рон. - посмотрели бы вы на него, когда маги и магглы ловили Сириуса Блэка!
   Когда они вышли из встревоженной деревни, Гарри тихо сказал:
   - Я думаю, это его предупреждение.
   - Кого?
   - Волдеморта.
   - Почему?
   - А как вы думаете? Почти перед началом учебного года поезда начинают сходить с рельсов. У него может быть две цели: напугать тех, кто собирается ехать на "Хогвартс Экспрессе", и привлечь к вокзалам повышенное внимание магглов... И в конце концов, кто еще так любит массовые смерти людей?
   Они поднимались по склону поросшего травой, словно зеленым бархатом, высокого пологого холма; возле него располагались маленькие долины, в одной из которых и стоял домик семьи Уизли. Солнце освещало их, и Гарри, за долгие годы научившийся бесконечно ценить мир и спокойствие, думал о том, что это один из лучших моментов его жизни, что у Дурсли было не так приятно ходить в магазин... Да мало ли о чем мог думать человек в расцвете своей молодости в такой прекрасный день. Угроза, страх как бы отступили на дальний план, и отчаянно не хотелось верить, что где-то есть боль и смерть.
   Так же считали и остальные, поэтому все без исключения обитатели "Норы" пытались сделать последний беззаботный август самым спокойным и светлым месяцем. Гарри с Уизли играли в квиддич, практиковались в различных чарах и, прежде всего, в создании Патронусов. Ведь как ни крути, ученики уже дошли до того уровня, когда защищаться от дементоров должны уметь все. Как и все спокойные периоды в жизни, последний месяц каникул пролетел, словно ищущий за снитчем на чемпионате мира. Единственный, кто мешал, нудил и портил всем отдых, был Шкверчок. Казалось, волшебники и правда сорвали некий его план. В последние дни августа он отсиживался в саду и не реагировал на пищу, приносимую Гермионой. В целом все было, как всегда, но Гарри часто снилась школа... С Дамблдором в роли директора. Потому что "Хогвартс" без него был какой-то жалкой пародией на прежнюю школу. Так считал Гарри. Так считали многие.
   И все-таки день, которого ждало и боялось большинство волшебников, наступил. Быстрее, чем его ожидали, потому что морально к нему никто не подготовился.
   Миссис Уизли разбудила ребят рано утром, сварила им кофе и напекла булочек. Когда они ели против своей воли, она говорила, что в "Хогвартсе" все ученики будут в безопасности.
   - Миссис Уизли, а как же учебники? - спохватился Гарри, поперхнувшись кофе, словно от быстроты нашедшей на него мысли. Вчера они с Роном играли в "парализуй другого", потом явились Фред и Джордж, и стало совсем весело. Сон сморил их на удивление неожиданно. Как-то получилось, что они за своими играми совсем забыли про книги.
   - Не волнуйся, дорогой, мы сами купим их вам, - отозвалась мать Рона, - вам опасно ходить по Косому переулку... После убийства того старого мракоборца... Помните, передавали по волшебному радио? Ваша задача сейчас - добраться до школы.
   - Как же так! - возопили близнецы. - Мам, мы же хотели показать им перемены, произошедшие с нашим магазином!..
   - Вы не думаете о безопасности своих близких, - укорила миссис Уизли и встревожено добавила, - И вам я бы посоветовала быть очень внимательными. Не дай Бог, ваше безрассудство сыграет против вас!
   Близнецы переглянулись и предпочли не продолжать тему.
   В камине полыхнуло зеленым, и показалась голова мистера Уизли.
   - Артур, ну как? - кинулась к нему миссис Уизли.
   - Лучше, чем я ожидал, - отозвался тот. - Нам дали машину, когда я сказал, что с нами поедет Гарри Поттер. - Собирайтесь. За вами заедут через четверть часа.
   - Артур, - тихо сказала миссис Уизли. - Пообещай мне, что вернешься сегодня пораньше.
   - Я не знаю, - печально сказал глава семейства. - Но я попытаюсь, - поспешно добавил он, разглядев выражение грусти на лице жены.
   Спустя минуту после его исчезновения на кухню вошел Перси. Он сдержанно поздоровался со всеми, спокойно отреагировал на поцелуй матери и сел за стол, не глядя ни на кого. Джинни скорчила гримасу, Гермиона пододвинула к себе чашку с кофе.
   - Кто поел, одевайтесь в маггловскую одежду, - сказала миссис Уизли, увидев, что Рон и Гарри тупо уставились в пустые кружки. - И собирайте вещи... Те, кто еще этого не сделал. Мы не должны заставлять их ждать.
   В дом вошли Люпин и Грозный Глаз.
   - А где Ним? - спросила миссис Уизли.
   - У нее важное задание... - пояснил Люпин. Он хотел сказать "задание Ордена", но под взглядом Гарри замолк. И поспешно продолжил. - Там, на вокзале, случилась небольшая неприятность... Но вы не волнуйтесь. Все будет в порядке.
   Ученики выволокли свои вещи в прихожую.
   - А что случилось? - вопросил Рон, но последнее его слово потонуло в машинном гудке.
   У миссис Уизли, очевидно, уже знавшей, в чем дело, было встревоженное лицо.
   - Берегите себя... Рон, Джинни, Гермиона... Гарри, - говорила она, называя того, кто попадался под ее поцелуи. - Особенно ты, Гарри. Будьте осторожны. Ну, удачи вам...
   На улице было прохладно, туман переплетался с садовыми деревьями, обволакивал министерскую машину, словно тонким слоем ваты.
   Гарри несколько мгновений стоял рядом с орденцами, глядя, как друзья приближаются к машине. Даже Перси вышел на улицу, чтобы проводить учеников.
   - Мы не прощаемся, - улыбнулся Люпин. - Мы очень скоро встретимся вновь.
   На сонного Гарри, когда тот залезал в салон, в упор посмотрел водитель, волшебник средних лет с добродушным полным лицом и вечно бегающими глазами неуверенного в себе сплетника, в засаленной курточке машиниста.
   - Который из вас Гарри Поттер? - бесцеремонно спросил он, потом присмотрелся к зеркалу в салоне, - Дайте-ка, сам угадаю, - сказал он, заводя мотор. - Вряд ли рыженький, это мистера Уизли... О, наверное, Вы, молодой человек...
   - Да, я, - бесцветным голосом произнес Гарри. - Избранный. Мальчик, Который Выжил.
   Водитель примолк. Оставшуюся часть пути они слушали рев воздуха за прикрытыми окнами и ворчание мотора.
   Не доезжая до Кингс-Кросс пару сотен метров он ссадил их. Когда они собирались выходить, водитель неожиданно проговорил:
   - Мне надо кое-что передать вам. Держитесь вместе и ничего не бойтесь. Если к вам пристанут магглы, скажите, что идете с занятий... Девушка, придержите своего кота... Он мне всю обивку прокогтит!.. А совы и коты у вас якобы из зоомагазина. Но лучше, чтобы к вам никто не прицепился. Удачи.
   - Да кто может к нам пристать? - удивленно спросил Рон. - Раньше нас просто не замечали.
   Четверка неторопливо пробиралась сквозь людской поток. Почему-то сегодня было гораздо больше людей, чем обычно, несмотря на, что тридцать первое августа выпадало на субботу. В толпе то и дело мелькали волшебники, и Гарри не уставал удивляться поразительному невежеству некоторых относительно магглов. Одна семья, состоящая из худощавого отца, не менее маленькой матери и сына-бугая, которого Гарри уже видел однажды за столом "Рейвенкло", была одета панками, и на них глазели с нескрываемым интересом или даже с легкой боязнью. Все трое сверкали ирокезами цвета пламени и черными кожаными куртками. Даже Рон не понял, чего тут смешного. По его словам, такие вот магглы были изображены в волшебных комиксах. Гарри и Гермиона не стали возражать дальше, а продолжали тихонечко хихикать при виде очередной забавной личности.
   Но вскоре им пришлось растерянно замолчать. Толпа магглов окружала пространство между платформами девять и десять. Среди них преобладали полицейские и журналисты. Из-за людского скопления трудно было что-либо разглядеть, но когда им удалось увидеть то, что произошло, Джинни охнула:
   - Как же мы теперь пройдем?
   Люди окружали поезд, сошедший с рельсов. Частью своих вагонов он жалко опирался на столбы платформ, изгибаясь точно гигантская змея. Две или три машины спасателей добавляли в атмосферу нервозности.
   - Ребята, вам туда нельзя, - остановил их полицейский. - Не видите, что тут случилось? И откуда у вас совы?
   Сычик Рона как некстати заметался по клетке, желая поразмять крылья.
   - Видите, он болеет, - неловко взял на себя инициативу его хозяин, - надо отнести его в ветклинику.
   - Неужели там лечат сов? - с сомнением покачал головой настырный страж порядка.
   - Но сэр... - вступил в игру Гарри, лучше других знавший город, - клиника в той стороне. А мы...
   - Так обойдите вокзал.
   - Но здесь кратчайший путь. И потом...
   - Ничего не знаю.
   Внезапно мужчина посмотрел куда-то поверх голов студентов. Они тоже обернулись вслед за его взглядом.
   К ним направлялась леди в полицейской форме; ее строгая прическа-узел и тонкие очки выдавали в ней человека почти безупречного, не терпящего возражений.
   - Доброе утро, - официальным тоном приветствовала она учеников и стража порядка. - Что случилось?
   - Доброе утро, мэм. Эти четверо уперлись, что им надо пройти через поезд, ну а у меня приказ начальства - никого не пропускать.
   - Никого? - холодно уточнила женщина.
   - Ну, разве что если у них в поезде родственники...
   Внезапно Рон выпалил:
   - Так ведь мы это и пытались вам сказать! В поезде ехал мой дедушка. Мы шли на вокзал, чтобы встретить его. А он, знаете ли, еще тот доктор. Видели бы Вы его: где ни появляется, отовсюду ему несут зверюшек.
   Женщина сосредоточенно молчала, слушая реплику Рона. Когда он кончил, она спросила голосом, в котором появились нотки сострадания:
   - Вашего дедушку зовут Джон Паркер?
   - Да-да. Он такой же рыжий, как и я, - радостно покраснел Рон. Игра удавалась.
   Женщина достала какую-то бумагу из маленькой сумочки.
   - Да, такой есть в списке пассажиров. Пропустите их, Хоуп.
   Полицейский почтительно посторонился, потому что убедился, что коллега была выше его по рангу и знает его фамилию.
   Женщина сопроводила их прямиком до девятой платформы, потом шепнула:
   - Загляните за колонну. Там вас уже ждут. И не привлекайте внимание магглов.
   В нужном месте стоял Грюм. Он поманил их рукой.
   - Вот так. А вы думали, что легко отделаетесь от меня. Теперь я снова на работе. Поттер, я твой личный мракоборец... - Грозный Глаз хмыкнул. - Ладно, хватит шутить, у нас не так много времени. Позвольте, мисс Грэйнджер...
   Он дотронулся палочкой до Гермионы, и она постепенно слилась по цвету с окружающим миром.
   - Хамелеоновы чары, - прошептал Гарри, поежившись, потому что вспомнил ощущение холода на затылке.
   - Мисс Уизли... Мистер Уизли... И мистер Поттер... Всё, идите к поезду. Ваши вещи и животные будут ждать вас у "Экспресса".
   Ученики быстро обежали колонну и по одному миновали барьер.
   Волшебный поезд стоял, окутанный паром, как и несколько лет назад.
   - Смотри, там Нэвилл, - раздался рядом голос Гермионы. Гарри повернулся на сто восемдесят градусов и увидел однокурсника с его внушительной бабушкой. Он уже хотел поздороваться, но почувствовал на плече руку Рона:
   - Идем, Гарри, нас все равно сейчас не видно.
   Около поезда сновали авроры в синих мантиях со значком "Хогвартса" на груди.
   - Они будут охранниками у нас в школе, - тихо прокомментировала Гермиона. - Я слышала в "Норе", по волшебному радио.
   У одного из вагонов стоял Грюм с внушительной горой вещей, принадлежавшей четверым.
   - Профессор Грюм, - позвала Джинни.
   - Вы уже на месте? Все? - хрипло спросил Грозный Глаз и, услышав четыре голоса, кивнул, - хорошо, подходите по одному.
   Вскоре их вновь стало видно, и, разобрав каждый свои вещи, ученики направились к вагону. Грюм внимательным долгим взглядом проводил Гарри, несущего чемодан Джинни, чем изрядно смутил добровольного помощника.
   Когда они уже расселись по местам, за дверью показался Невилл Лонгботтом:
   - Привет, ребята, - радостно сказал он и немного смутился, - у вас все занято?
   - Привет, Невилл... Как видишь, - откликнулся Гарри, - боюсь, что на этот раз...
   - А если потесниться? - неожиданно спросил Рон.
   - Хорошая мысль, - согласились все.
   - Тем более, что вам все равно придется подвинуться, - произнес за спиной Лонгботтома Грозный Глаз. - Я поеду в одном купе с вами. Так приказано.
   - Да, там в каждом купе сидят мракоборцы, - подтвердил Невилл.
   Он протиснул внутрь свой чемодан и зашел сам, покачивая на ладони Тревора, огромную жабу. Последним занял свое место Грюм, он же теперь и учитель по защите от темных сил.
   Какое-то время они сидели молча.
   - Профессор, почему поезд стоит? - поинтересовался Гарри.
   - Профессор? - переспросил Невилл.
   - Я вернулся на былую должность, - пояснил Грозный Глаз, - теперь-то я покажу вам, как должен защищаться мракоборец. Вы ведь все хотели стать аврорами?.. Лонгботтом?
   - Да, сэр?.. Ах да, я тоже буду мракоборцем.
   - Отлично. Поезд стоит, кстати, потому, что переместить сюда всех детей - дело нелегкое. Надо сильно исхитряться, там снуют маггловские журналисты. Нам придется подождать с полчаса.
   Гермиона раскрыла книгу, которую уже достала из чемодана, и поверх нее смотрела на Рона. В остаток лета они много ругались, и незадолго до выхода, кажется, снова повздорили. Гарри ломал голову над тем, что стало причиной, в конце концов он решил, что это их личные проблемы. Невилл тоже взял какую-то книгу, отгородившись ею от остального мира. Гарри оглядел купе. Грозный Глаз дремал, склонив голову на грудь, пегие волосы свешивались вниз, наполовину прикрывая его лицо. Джинни, сидевшая точно напротив, вместе с Гермионой и Невиллом, уставилась вроде бы на Гарри, но на самом деле сквозь него; она о чем-то думала, а справа от нее, как виделось ему, темнели стены магического вокзала, еще более мутные сквозь стекло. Рон и Гермиона, оба сидевшие посередине скамей, продолжали обмениваться хмурыми взглядами; сквозь стекло двери то и дело ходили мракоборцы, но этого, кроме Гарри, никто не замечал, как и того, что Луны Лавгуд не было на станции, и она почему-то не пришла в их купе.
   Прошло уже более получаса, когда поезд тронулся. Грюм, качнувшись в сторону, встрепенулся и открыл здоровый глаз. Его волшебный глаз повернулся в глазнице:
   - Интересно... Так-так... Мы тронулись, а господа Крэбб и Гойл не явились в "Хогвартс Экспресс".
   - Их отцы - Пожиратели Смерти! - воскликнул Гарри. - А эти уроды - друзья Малфоя. Как они могут вернуться?
   - Проверим... - отозвался Грозный Глаз, на минуту умолкая, - Да, так и есть. Все, кого мы подозревали... Разве что... Но это уже дело Ордена...
   - Профессор! - возопил Гарри, но было поздно.
   - Какого Ордена? - поинтересовалась Джинни, и их с Гермионой заинтересованные взгляды прошлись по Грюму и Гарри.
   - Прости, Поттер, - смущенно произнес Грозный Глаз. - Но раз я уж начал... Ордена Феникса.
   - Но ведь Орден распустили? - спросила Гермиона.
   - Хотели, - признался учитель. - Но он сам не позволил, - почтительно докончил Грюм, - Альбус. Он передал свою волю с портрета и через одного домовика. Теперь глава Ордена - Минерва МакГонагалл, она же по совместительству и директор. Мы снова собираемся, как и прежде. Всё, остальное потом.
   Получив необходимую информацию, девушки переключились на Гарри:
   - И ты не сказал нам? Знал и не сказал?!
   - Между прочим, я тоже знал, - поделился Рон.
   - И ты, брат! - с выражением Цезаря на лице воскликнула Джинни.
   - Вообще-то это секретная информация, - вмешался Грюм, - так что будет лучше, если вы удовольствуетесь тем, что вообще что-то узнали.
   - Да, профессор, - с деланной покорностью пробормотали спутники, но никто и не поверил в искренность их слов.
   Невилл по-прежнему читал книгу в непроницаемой суперобложке, и было непонятно, слышал ли он про Орден вообще. Гермиона заинтересовалась книжкой соседа, но тот принял относительно неудобное положение, скрыв ее от соседки.
   - Покупать что-нибудь будете? - спросила девушка-мракоборец с тележкой со сладостями, открыв дверь в купе. Судя по серьезности ее лица, казалось, что в тележке была, как минимум, бомба.
   - Н-нет, спасибо, - отказался Гарри, украдкой доставая леденцы - подарок миссис Фигг.
   - Ну-ка, Поттер, дай взглянуть, - заинтересованно сказал Грозный Глаз. - Нет, - рука учителя задержала одну из конфеток у рта Гарри, - ты не должен есть их по пустякам. Иначе успокоишься навсегда.
   - Я знаю! - взволнованно сказала Гермиона. - Это конфеты с наложенными чарами Покоя.
   - Да, в магическом народе их называют Конфеты-Льдинки, - подтвердил учитель. - В малых дозах могут предотвратить психические и физические травмы, вызываемые горем и грустью. А это очень важно: благодаря им мы уменьшаем количество больных сердцем, нервами и всем, что связано с плохим настроением... Правда, передозировки бывают опасны, но, как правило первая передозировка смертью не грозит.
   - А из-за побочных эффектов Льдинки отпускаются лишь по рецепту целителя, - добавила Гермиона. - Гарри, откуда они у тебя?
   - Подарок к семнадцатилетию от миссис Фигг. А что, они и впрямь такие редкие?
   - Еще какие. Возможно, сквибам нужна большая их доза, вот у нее они и накопились, - задумчиво предположила Гермиона. - Но тогда она должна быть уверена, что ты умеешь их использовать...
   - Ты же знаешь, как она ко мне относится, - заметил Гарри. - Небось думает, что лучший ученик на курсе.
   - Ты мог бы быть лучшим, - возразила собеседница, - только вот не хочешь стараться.
   - Понесло, - звучно прошептал Рон. Гермиона даже не взглянула в его сторону и продолжала:
   - Вот увидишь, Гарри, стоит тебе приложить каплю усилий...
   И в этот же миг ударил гром, поглотив конец Гермиониной фразы.
   После второго грохота по стеклам поезда забарабанили тяжелые, неуклюжие капли, зелень, проносившаяся мимо них, казалось, потемнела и набухла. Само небо стало темным от тяжелых, обволакивающих его туч.
   После третьего грохота во всех вагонах, как по команде, погас свет.
   Поезд продолжал ехать, а в соседних купе был слышен гул голосов. Теперь пространство наполняли сумерки, и Гарри мог видеть белки глаз своих спутников.
   - Чего сидим? - деловито спросил Грюм. - Lumus.
   С его стороны вспыхнул огонек, колеблющийся на палочке.
   Студенты повторили его движение, но тут же словно порыв сильного ветра пронесся по купе и задул магические огни. Стало темно и невероятно тихо. И в этой тишине, снаружи поезда, пассажиры услышали странный звук, не то тоненький крик птицы, не то визг стекла, по которому провели ногтем. Этот звук еще с долю секунды отдавался эхом в воздухе, а потом растворился в пространстве. Поезд остановился так резко, что Невилл, Джинни и Гермиона по инерции полетели вперед, на своих спутников. Странный звук повторился. В тот миг, как только снова стало тихо, раздался высокий, звучный и легкий свист.
   Грюм вскочил на ноги:
   - Сидите на местах! Никакой паники. Если услышите свист снова, доставайте палочки, бегите на улицу и ожидайте худшего... Поттер, ты понял меня? Только если услышите его еще раз!
   И он бросился из купе бегом, держа наготове палочку.
   Некоторое время были слышны только голоса мракоборцев и топот десятков ног. И тогда, когда ожидание стало томительным, студенты вдруг увидели отблески вспышек ярко-белого света. Оконное стекло в их купе задрожало так, что чуть не лопнуло, и ребята опасливо отодвинулись от него. Снаружи раздавались крики боли, неизвестный мерзкий звук чередовался с другим таким же, словно переговаривались два существа.
   - Я больше не могу, - прошептал Гарри.
   - Нет, не надо, не ходи, - умоляюще попросила Гермиона, - слышишь эти звуки?
   - Ну и что?
   - Я даже не знаю, что это, - объяснила она. - И ты тоже. А ведь ты ничем им не поможешь, если даже не знаешь, как с этим бороться!
   - Но я не могу слышать, как они кричат, - сказал Гарри. - Им надо помочь.
   - Профессор Грюм сказал ждать свистка, - вмешалась Джинни. - Они наверняка рассчитали все свои силы. Гарри, поверь, они знают, что делают.
   - Да, конечно, - язвительно произнес он. - Если бы знали, то давно бы уничтожили Волдеморта!
   - Гарри... - начала Гермиона, но ее слова прервало появление Грозного Глаза, держащего перед собой светящуюся палочку. Его покрытое шрамами лицо еще носило следы ужаса, и от этого всем стало нехорошо.
   - Мы можем ехать, - хрипло сказал он, плюхаясь на сиденье рядом с Роном.
   Поезд тронулся, и некоторое время все сидели молча.
   - Профессор, - робко выразил общую мысль Гарри. - Что это было?
   Грюм пристально посмотрел на него. Потом сказал с невероятной усталостью в голосе:
   - Это было то, Поттер, чего мы больше всего боялись. Тебе лучше пока не знать.
   После этого все расспросы заглохли в корне. Гарри посмотрел на учителя, чье лицо было невероятно бледным и изможденным, и осознал, что есть вещи, которые пугают даже опытных мракоборцев.
   - Что, любуешься? - поймал его взгляд Грозный Глаз. - Признаться, есть и менее счастливые, чем я. Хорошо, что многие из учеников не знают, с чем они столкнулись этим вечером.
   - Профессор, но ведь мы будем аврорами, - заметил Гарри. - Нас научат с этим бороться?
   - Поттер, ты, кажется, думаешь о мракоборцах, как о героях. Уверяю тебя, многие из них очень хотят жить, - задумчиво отозвался Грюм. - А об этом... Вот что. Не распространяйтесь о том, что было сегодня... И я от души желаю вам никогда с этим не встретиться. У вас есть шанс избежать подобных встреч.
   - Но ведь они изучают это? - с надеждой спросил Гарри. - Я бы не хотел умереть из-за своего незнания.
   - Только в теории. Потому что любая практика может стать последней. С этим трудно бороться, но лучше избегать... И вообще, хватит вопросов! - рассердился учитель. - Все в свое время.
   - Последний вопрос, сэр, - попросил Гарри. - Это служит Волдеморту?
   - В данном случае - да. Но он будет им недоволен, и все благодаря нашим отрядам. Кажется он не ожидал, что нас будет так много... Довольно, не будем об этом. Хочу сообщить вам, что на Рождественских каникулах будет проводиться тест на трансгрессию. Все вы, кроме мисс Уизли, разумеется, сможете в нем поучаствовать. А после - попытаться стать членами Ордена Феникса.
   - Профессор Грюм, - вдруг задумчиво спросила Джинни, - Вы не знаете, что случилось с Луной Лавгуд, ученицей из "Рейвенкло"? Я не видела её в поезде.
   Гарри слегка подпрыгнул на своём месте. Они всё заметили и молчали?! Только откуда Грозный Глаз должен помнить про Луну?
   - А, мисс Лавгуд... Она была с вами в Министерстве, да? Славная девчонка, правда, немного странная, но отнюдь не трусиха, - проговорил учитель. - А вы и не увидите её. Помните её странного папашу? Редактор какой-то лживой газетёнки. Он не отпустил бедняжку в "Хогвартс", решил, что она должна киснуть дома, как будто там безопаснее, чем в древнем, хорошо защищённом волшебном замке.
   По купе пронёсся дружный вздох разочарования. Луна уже стала всем сидящим здесь очень хорошим другом.
   - Будем надеяться, что он всё-таки образумится и отпустит свою дочь, - проворчал Рон. - Человеку надо получить образование!
   Необыкновенная горячность его слов вызвала у дружный смех у его соседей
   - Вы знаете, кто будет новым деканом "Слизерина"? - поинтересовался Гарри.
   В свете палочки было видно, как Грюм усмехнулся:
   - Еще бы. Но не питаю к нему доверия. Кажется, его назначило Министерство, потому что профессор МакГонагалл не нашла подходящей кандидатуры. И я вам так скажу: он мозговитый малый, я его давно знаю, да только вот учился в "Дурмстранге", а там к учебе иной подход. Вы впитывайте его слова, но будьте осторожны. Руфус говорит, что он надежный человек, и я верю, но если что, буду начеку. Это не лишнее. Его имя вам ни о чем не скажет, вы сами решите, как к нему относиться... Да, еще "Гриффиндор". Минерва молодец, она великая труженица, но с новыми обязанностями свой факультет не потянет. К тому же она директор, и по традиции не может больше быть деканом.
   Свет загорелся так же внезапно, как и потух. Учитель погасил огонь на своей палочке:
   - Ну вот, все возвращается на свои места.
   Не успели стихнуть все восторги по поводу света, как в купе заглянула Ним:
   - У вас все в порядке?
   Ее лицо украшала свежая царапина через всю левую щеку, а в глазах затаился тот же ужас, что и у Грюма.
   - Все отлично, - улыбнулся Грозный Глаз.
   - Ну, давайте, переодевайтесь в мантии, мы скоро прибудем на место, - и она убежала в другое купе, откуда также донесся ее бодренький голос.
   - Из нее получился отличный полицейский, - сказал учитель.
   - Так это была ОНА?! - воскликнула Джинни. - а я-то смотрела на все, что произошло, как на счастливый случай.
   - Да, только очень хорошо спланированный, - отозвался Грозный Глаз. - Хотя неточности были и в нашем плане.
   Гарри слушал этот разговор, и у него слипались глаза. В последнее время он очень боялся засыпать, поэтому постоянно клевал носом. Вот и теперь не заметил, как провалился в крепкий сон.
   Ему снилась какая-то серая муть, которую он не запомнил. И посреди всего этого раздавался жуткий крик боли, который мог издавать разве что пытаемый человек. Проснулся Гарри оттого, что у него, в первый раз за много дней, дико заболела голова. Он осознал, что полулежит, опираясь на стену купе, и все смотрят на него.
   - Гарри, что случилось? - спросил Рон.
   - Да всё нормально, - недовольно откликнулся тот. - Я всего лишь заснул и видел кошмар. Дамблдор же говорил, что сны теперь не приносят вреда.
   Он увидел, как остальные расслабились, но друг с сомнением покачал головой. Кажется, Рон понял, что случилось. Гарри узнал этот голос. Это говорил Снейп. Оставалось лишь надеяться, что убийца одного Альбуса Дамблдора теперь мучается точно так же. Что его тоже убивают, потому что Снейп опасен для магического общества.
   - Гарри, - прошептал Рон другу на ухо, - ты какой-то бледный. Ты опять задыхался... Это был сон, да? А вдруг они опасны?
   - Я не знаю, - так же шепотом ответил Гарри. - Но я обязательно выясню. У МакГонагалл, - с нажимом добавил он. - Потому что больше неё теперь не доверяю никому из взрослых.
   - Наверное, ты в этом прав. И она сильнее многих волшебников.
   Под шум дождя "Хогвартс Экспресс" остановился у станции "Хогсмид". Ученики уже переоделись в мантии и теперь нехотя выходили под дождь.
   Издалека было видно внушительную фигуру Хагрида, который что-то говорил впереди идущим. Лесничий держал в поводу тестрала, а за ним уже стояли кареты, запряженные этими же тварями.
   Мимо прошла быстрым шагом Пэнси Паркинсон в компании слизеринцев-старшекурсников, злобно покосившись на гриффиндорцев. Гарри равнодушно пропустил мимо ушей ехидные шепотки. Ему ужасно хотелось спать, но он боялся это делать, не поговорив с директрисой. К тому же Паркинсон была увлечена Малфоем, поэтому ее злость была неудивительна.
   - Гарри, это ты, что ли? - вскоре послышался могучий бас Хагрида. - ЗдорОво. А я тебя поначалу-то не узнал. Тоже черная мантия, такой же мокрый... Давай быстрее в карету. Сегодня первогодки не приехали, так распорядилась профессор МакГонагалл. Они ж крохи совсем, такое потрясение для них... А привезут их завтра, с отдельной охраной. Так что сегодня пира не будет. Просто ужин, ну и директриса скажет кое-что... Давайте, быстро, - и он проводил их взглядом.
   Трясясь в карете, Гарри с омерзением чувствовал, как по одежде струится вода, проникая под мантию, и от этого было необычайно холодно и неуютно. Вдобавок ко всему дождь лил не переставая, то и дело сверкали молнии, и спутники молчали. Их можно было понять: все уже мечтали о горячем ужине и заслуженном отдыхе, и никто не хотел развеять свои мечты, нарушив молчание.
   Тогда Гарри решил переключить своё внимание на то, что было за окном, хотя дождливый вечер был интересен лишь за отсутствием всего остального. На какой-то миг ему вдруг показалось, что он попал в сказку: над Запретным Лесом, плавно взмахивая крыльями-парусами, кружили тестралы. Их было гораздо больше, чем раньше. Зрелище было завораживающим и вместе с тем леденящим душу; Гарри вдруг показалось, что в Лесу обнаружили или создали какое-то кладбище.
   - Профессор Грюм, скажите, почему в Лесу...
   - Так много тестралов? Раньше они жили, как странники... Вам ведь рассказывал Хагрид? Они не имеют постоянного места обитания. А теперь у них появилась цель: они служат Ордену.
   - Но они ведь любят мясо. А Волдеморт может предложить им... горы мяса!
   - Поттер, не думай обо всех одинаково. Тестралы обладают разумом, им не всё равно, кому служить. И далеко не все из них питаются человечиной. Представь себе: мы, люди, никогда не будем есть мясо кентавров, только если не начнем умирать с голоду. Почему? Это наш жизненный принцип. Вот и они также. Почему их привлекает запах крови? Потому что тестралы обладают потрясающим обонянием, и на воле редко бывают сыты. Поэтому они и идут на запах крови, как и многие хищники. Есть и другие причины, но это - секрет Ордена.
   - Откуда Вы столько знаете про них?
   - Это было задание Минервы, Уизли. Я и Кандальер должны были изучить повадки тестралов, чтобы знать, как их привлечь на свою сторону. И привлекли крепко, будь спокоен.
   Огромный замок "Хогвартса" приближался. Гарри вдруг показалось, что всё, как прежде. Сейчас они выйдут из карет, пройдут в Большой Зал... Жаль, что пира не будет, но это не так страшно; главное, их встретил Хагрид, а значит, жизнь будет налаживаться. И лишь одного человека, без которого школа была совсем другой, больше не будет...
   - Профессор Грюм, а почему тестралы летают у всех на виду? Ведь раньше они были более скрытными.
   - Ну и что, ведь видят-то их не все. Говорят, они черпают из дождя какие-то силы... К тому же они должны показывать приспешникам Волдеморта, что "Хогвартс" стал опасен для врагов. Мы еще многого не знаем об этих созданиях, хотя бы потому, что раньше относились к ним с опаской и не пытались узнать, чем они живут.
   Кареты остановились, и ученики, торопясь, стали вылезать наружу, под холодный дождь. В отличие от тестралов, они желали как можно быстрее оказаться в школе. Холодные капли снова застучали по головам и спинам, и студенты "Хогвартса" весьма нестройными рядами, похожими больше на гурьбу, ринулись ко главному входу.
   Двери были открыты. Ученики прошли просторный холл и остановились в начале лестницы.
   На первом же лестничном пролете стояла большая группа людей и смотрела вниз, на вновь прибывших. Среди мракоборцев в синих мантиях выделялась темно-зеленая мантия Минервы МакГонагалл.

0


Вы здесь » Давайте поболтаем! » Наше творчество » Мой фанфик!